Всеволод Иванов - Голубые пески

И хохот был, словно хлюпали о воду пароходные колеса.

А ночью вспыхивал на носу парохода прожектор. Сначала прорезал сапфирно-золотистые яры, потом прыгал на острые крыши городка и желтил фигурки патрулей на песчаных улицах.

- Тра-ави!.. - темно кричал капитан с мостка.

Лопались со звоном стальные воды. Весь завешенный черным - только прыгал и не мог отпрыгнуть растянутый треугольник прожектора - грузно отходил пароход на средину Иртыша. Здесь, чавкая и, давясь водой, ходил он всю ночь вдоль берега - взад и вперед, взад и вперед.

- Ждешь? - спрашивал осторожно Никифоров.

И Запус отвечал медленно:

- Жду.

Пахло от машиниста маслом, углем, и папироска не могла осветить его широкое квадратное лицо. Качая рукой перила, он говорил:

- Тебе ждать можно. А у меня - жена в Омске и трое детей. Надо кончать, кто не согласен, - в воду, под пароход. Рабочему человеку некогда.

- Долго ждали, подождем еще.

- Кто ждал-то. У тебя ус-то короче тараканьего. В городе сказывают утопил, будто, попа-то ты.

- Пускай.

- И взаболь утопить надо. Не лезь.

Он наклонялся вперед и нюхал сухой, пахнущий деревом, воздух.

- Много в нем офицеров?

- Не знаю.

- Значит, много, коли ждешь восстанья. Трехдюймовочку бы укрепить. Завтра привезем из казарм. Куда им, все равно домой убегут, солдаты. Скоро уборка.

Отойдя, он тоскливо спрашивал:

- Когда здесь дожди будут?.. Пойду песни петь.

Сережка Соколов, из приказчиков, играл на балалайке. Затягивали:

На диком бреге Иртыша...

Не допев, обрывали с визгом. Бойко пели "Марсельезу".

Золотисто шелестели за Иртышом камыши. Гуси гоготали сонно. Луна лежала на струях как огромное серебряное блюдо. Тополя царапали его и не могли оцарапнуть.

Слова пахли водой - синие и широкие...

Внизу, в каюте у трюма сидел протоиерей Смирнов, офицер - Беленький и Матрен Евграфыч, купец Мятлев.

У каютки стоял часовой и, когда арестованные просились по нужде, он хлопал прикладом в пол и кричал:

- В клозет вас, буржуев, посадить. Гадить умеете, кромя што!..

Река - сытая и теплая - подымалась и лезла, ухмыляясь, по бортам. Брызги теплые как кровь и лопасти парохода лениво и безучастно опрокидывались...

Быстро перебирая косыми крыльями, проносились над пароходом чайки. Дым из трубы - ленивая и лохматая птица. Ночи - широкие и синие воды. Вечера - сторожкие и чуткие звери...

Таким вечером пришла Олимпиада на сходни.

Темно-синяя смола капала с каната - таял он будто. Не мог будто сдержать у пристани парохода, вот-вот отпустит. Пойдет пароход в тающие, как смола, воды. Пойдет, окуная в теплые воды распарившуюся потную грудь.

Олимпиада, задевая платьем канат, стояла у сходен, где красногвардеец с высокими скулами (сам тоже высокий) спрашивал, будто ел дыню:

- Пропуски имеите, товарищи?

И не на пропуски глядел, а на плоды мягкие и вкусные.

Олимпиада говорила:

- У Пожиловой припадки. Со злости и с горя. Зачем мельницу отняли?

- Надо.

Передразнила будто. Глянула из-синя густыми ресницами (гуще бровей), зрачок как лисица в заросли - золотисто-серый. Карман гимнастерки Запуса словно прилип к телу, обтянул сердце, вздохнуть тяжело.

- На-адо!.. Озорники. Ты думаешь, я к тебе пришла, соскучилась? У меня муж есть. Я пароход хочу осмотреть. Протоиерея, правда, утопили?

- На пароход не могу. - Запус тряхнул головой, сдернул шапочку и рассмеялся: - Ей-Богу, не могу. Ты - враг революции, тебе здесь нечего делать. Поняла?

- Я хочу на пароход.

- Мне бы тебя по-настоящему арестовать надо...

Пригладил ладонью шапочку, на упрямую щеку Олимпиады взглянул. Плечи у ней как кровь - платье цветное, праздничное. Ресницы распахнулись, глаз - смола расплавленная.

- Арестуй.

- Арестую.

- Говорят, на восстанье поедешь. Мне почему не говоришь?

- Здесь иные слова нужно теперь. Язык у нас русских тягучий, вялый только песни петь, а не приказывать. Где у тебя муж?

- Тебе лучше знать. Ты с ним воюешь. Зачем протоиерея утопил?

- Врут, живой. В каюте сидит.

- Можно посмотреть?

Длинноволосый, в споре восторженно кричал кому-то на палубе.

- Когда сбираются два интеллигента - начинают говорить о литературе и писателях. Два мужика, - о водке и пашне... Мы, рабочие, даже наедине говорим и знаем о борьбе! Товарищ Никифоров! С проникновением коммунистических идей в массы, с момента овладения ими сознанием...

Олимпиада оправила волосы:

- Голос у него красивый. Значит, можно посмотреть?

- Сколько в тебе корней от них. Ты киргизский язык знаешь?