Мери Райнхарт - Дверь

Не верила я также и в его слабое здоровье. Конечно, он был более крепким человеком, чем Говард, который работал всю свою жизнь, даже сейчас, когда смерть стояла у него за плечами. Во всяком случае, у Джима хватало сил, чтобы играть в гольф, просиживать ночами за бриджем, есть и пить, чтобы хотелось танцевать с юными девушками, которым нравились устраиваемые им вечеринки и присылаемые цветы.

Но все это было только на поверхности. Что же касается настоящего Джима Блейка, то я сомневаюсь, что даже Кэтрин знала его. Внешне веселый, легкомысленный бездельник, он шел по жизни своим путем, не испытывая ни в чем недостатка сейчас и хорошо обеспеченный, благодаря завещанию Говарда, в будущем.

В тот вечер, однако, вид у него был не самый лучший. Он лежал мрачный в своей роскошной постели, а рядом, прислуживая и ухаживая за ним, суетился Амос. Интересно, о чем он думал, когда лежал здесь день за днем, наблюдая за проворными, ловкими движениями Амоса, который знал так много, но не все?

Два человека, белый и черный, следящие друг за другом с утра до вечера. Однако внешне отношения между ними были просто прекрасными.

— Я думаю заказать на ужин мясо, сэр.

— Хорошо. Закажи еще немного ветчины, Амос.

И Амос вышел, чтобы сделать заказ. Отличный слуга — и потенциально опасный.

Думаю, Джим, понимая ситуацию, много размышлял над тем, как ему поступить. Он мог бы еще спастись, мог бы выскользнуть через заднюю дверь, сесть в машину и уехать куда угодно, так как его болезнь была явно несерьезной. Но он этого не сделал, а продолжал лежать в постели, ожидая неизбежного.

Мне показалось, Джим был рад моему визиту. Он лежал в лиловой шелковой пижаме, обложенный подушками, а рядом на спинке кресла висел домашний халат из темной парчи. Комната была явно обиталищем мужчины, хотя и немного излишне роскошным. Похоже, Джим решил, что такому бриллианту, как он, нужна достойная оправа. Было какое-то странное несоответствие между этим интерьером с его мягкими, приглушенными красками, этой искусно отделанной сценой с Джимом в качестве центральной фигуры и тем человеком, которого я видела на улице у дома, когда шла сюда пешком.

— Итак, — произнес он, — ты пришла навестить меня. Добрый и по-настоящему христианский поступок! Садись. Вон на том стуле тебе будет удобно.

Он явно нервничал. В тот вечер я впервые заметила, что уголок его рта слегка подергивается, и этот нервный тик, который становился все более заметным по мере моего рассказа, так и остался у него с тех пор навсегда. Однако, если не считать этого тика, он выслушал меня довольно спокойно.

— Что ты хочешь от меня услышать? — проговорил Джим. — Или какого поступка ждешь? Если полиции нужен козел отпущения — известно, что невинных людей и раньше арестовывали, чтобы утихомирить прессу, — то что я могу сделать? Убежать? Скрыться?

— Ты можешь рассказать им правду.

— Какую правду? — спросил он раздраженно.

— Скажи им, где ты был в ту ночь, когда убили Сару. Уж это-то можешь сделать.

— Я уже все сказал. Я холостяк, ничем не лучше и не хуже остальных. И не хочу впутывать в это дело женщину. Пошли они все к черту.

У меня упало сердце. Его негодование было неискренним. Он говорил, как человек, заранее отрепетировавший свою речь. И из-под нависших бровей он внимательно, украдкой наблюдал за мной. В первый раз я поняла, как он, должно быть, был напуган.

— Понимаю, — проговорила я спокойно. — И, вероятно, там-то и оставил трость. Вполне естественно, что ты не хочешь об этом говорить.

— Трость? Какую трость?

— Ту, которую я тебе подарила. Судя по всему, она пропала.

Он молчал целую минуту. Должно быть, находясь в настоящем шоке. Возможно, он мысленно проверял, кто мог знать о трости? Конечно же, Амос. И Амос проболтался! Гнев на Амоса, вспыхнувший в эту минуты в душе Джима, был, вероятно, ужасным, однако он быстро взял себя в руки.

— При чем здесь она? Любой может потерять трость. Я сам потерял их дюжины, сотни.

— Но ведь ты взял ее в тот вечер с собой, не так ли?

— И это, вероятно, доказывает, что я убил Сару Гиттингс! Как и то, что несколько дней назад я, несмотря на свою болезнь, поднялся с постели, сунул канистру с керосином в машину и застрелил эту Флоренс Гюнтер! Им не удастся навесить все это на меня. Если я тогда взял с собой эту трость и где-то ее оставил, то это еще ничего не доказывает. И в прошлое воскресенье я не выходил из дому.

Что я могла ему на это ответить? Рассказать то, что сказал мне Уолли, выяснивший, что трость исчезла только после того, как было обнаружено тело Сары? Что он принес ее домой и полиция знала об этом? Он ненавидел Уолли, и я была в тот момент не в состоянии выдержать вспышку гнева с его стороны, тем более что чувствовала, что она могла быть тоже хорошо отрепетирована заранее — обычная тактика напуганного человека.