Мери Райнхарт - Дверь

Однако мой сарказм тут же обратился против меня самой.

— Вам, должно быть, будет весьма интересно узнать, что он сделал именно это. Спустя приблизительно неделю после того, как получил ее.

Он, однако, не дал мне слишком долго размышлять над его словами.

— Я хочу проверить кое-что еще. Как я слышал, в тот вечер, когда была убита Сара Гиттингс, мистер Блейк звонил сюда Джуди. В какое время это было?

— Вскоре после семи. Возможно, в четверть восьмого.

— Как я понимаю, его просила что-то передать мать Джуди?

— Да, но он…

Я остановилась, но слишком поздно. Он опять склонился ко мне, устремив на меня внимательный взгляд.

— Что «но он…»?

— Я только сейчас вспомнила. Он спросил, дома ли Сара. Но ведь это говорит в его пользу, не так ли? Он бы не спрашивал, если бы ему было это известно.

— Или ему это было известно и он спрашивал лишь для того, чтобы все думали, будто он этого не знает.

Инспектор сидел и смотрел на меня, и в первый раз я подумала о нем, как о потенциальном противнике. Взгляд его небесно-голубых глаз был холодным и пронизывающим, а лицо выражало решимость и даже некоторую угрозу. И он был умен, умен и проницателен, в чем я позже не раз имела случай убедиться, когда пыталась ввести его в заблуждение. Он разгадывал все мои хитрости, иногда даже пугая этой способностью видеть, казалось бы, все насквозь. По-своему он был таким же таинственным, как Сара, таким же замкнутым, как Флоренс Гюнтер, и таким же неумолимым, как сама судьба.

Однако он всегда относился ко мне с симпатией, а иногда даже с почтением. Сейчас его тон был тоже вполне дружелюбным и почти непринужденным.

— Он сказал, где находится, когда звонил вам?

— Нет. Вероятно, дома.

— Как? Вы этого не знаете, мисс Белл? — язвительно спросил он. — Ну что ж… В таком случае, позвольте мне рассказать вам. В тот вечер Джим Блейк поужинал рано и ушел из дома в семь. Или вскоре после этого. Он никому не звонил перед уходом. У нас есть список всех его телефонных звонков в тот день. Где бы он ни находился в то время, когда звонил вам, дома его не было.

И я опять почувствовала, что он разговорился лишь для того, чтобы посмотреть, как я отреагирую на его слова.

— Но зачем? Зачем Джиму Блейку убивать Сару? Какой может быть у него мотив?

Инспектор, который, собираясь уходить, уже направился к двери, остановился.

— Иногда мы сначала находим преступника, а уж потом узнаем о мотивах преступления. Я не предъявляю никаких обвинений мистеру Блейку. Просто говорю, что его действия в тот вечер требуют объяснений. И пока он их не даст, мы вольны делать собственные выводы. Если они неблагоприятны для него, то это только его вина.

В это время у нас было, по крайней мере, одно утешение. Репортеры, фотографы и толпы любопытных нас оставили. В то же время на Уорренвильской дороге Хокинс окружил место преступления кучами хвороста и за определенную плату пускал туда всех любителей ужасов, пока его не остановила полиция.

Корова умерла.

В моем доме деморализация была почти полной. Вся прислуга, за исключением Джозефа, находилась в состоянии истерики. Они боялись выходить из дома, страшась в то же время и оставаться в нем. Во вторник ко мне наверх поднялась бледная и дрожащая прачка с сообщением, что кто-то снова взял из прачечной стул и поставил его в кладовку, где были сложены дрова. И этой же ночью, что-то около двенадцати, Клара вбежала в мою комнату с криками, что у нее под кроватью кто-то прячется.

Когда мы с Джозефом, он — вооружившись револьвером, а я — собрав все свое мужество, поднялись к ней в комнату и заглянули под кровать, то обнаружили там только Джока, который дремал, уютно свернувшись калачиком.

Стул, однако, оставался загадкой. Прихватив с собой Джуди, я спустилась вниз. Это был обычный деревянный стул, и прачка оставила его там же, где нашла. Взобравшись на него, Джуди тщательно осмотрела балочное перекрытие, которое в этой части подвального этажа не прикрыто потолком. Однако там не было ничего, кроме большого черного паука, при виде которого она тут же спустилась вниз.

Не знаю, что мы там ожидали найти. Трость, наверное.

В среду я, наконец, решила повидать Джима. Я не видела его больше недели, со дня похорон Сары, и если состояние Уолли удивляло меня, то вид Джима просто поразил.

Мне нравился Джим, хотя, должна сказать, я многого в нем не одобряла. Его нежелание, несмотря на то, что ему было почти пятьдесят, заняться каким-нибудь серьезным делом, полная удовлетворенность более чем скромным существованием, так как изменение его требовало усилий, значение, которое он придавал еде и одежде, — все это меня раздражало.