Мэри Райнхарт: Семейная тайна

Хильда Адамс была возмущена. Она захлопнула свою сумочку и встала.

— Все понятно. Я недостаточно молодая и сильная, чтобы ехать за границу, но здесь еще могу работать до умопомрачения. Наверное, если бы до вас я зашла в парикмахерскую и к массажистке и сделала перманент и массаж лица, то вы бы меня пропустили.

Мужчина, сидевший за столом, улыбнулся.

— Мне очень жаль. Похоже, война скоро закончится. И тем не менее ваше сердце…

— А что у меня с сердцем?

— У вас порой бывают перебои. Ничего серьезного, и вы доживете до самого преклонного возраста. Но…

— У меня перебои, потому что я, кажется, решилась совершить убийство, — холодно заметила женщина.

Она оперлась о стол рукой около массивной чернильницы, и врач с опаской взглянул на рассерженную женщину.

— Не я изобрел эти правила, мисс Адамс. Да, действительно, нам нужны медицинские сестры в Европе. Но предположим, вам нужно будет лететь на высоте двадцати тысяч футов [1] Семь километров. (Прим. пер.) ?

— Я ничего не имею против такого путешествия.

Доктор с облегчением увидел, что рука отодвинулась от чернильницы.

— Понимаете, мистер Форбс, я хочу принести какую-нибудь пользу там, за океаном, да и не имела бы ничего против маленьких приключений. В моем возрасте, к сожалению, они случаются не так уж часто.

Не попрощавшись, она вышла из кабинета, и врач задумчиво посмотрел вслед. Это была небольшого роста опрятная женщина с коротко остриженными платиновыми волосами и пронзительно голубыми глазами. На ее крепкой фигуре хорошо сидел черный костюм с белой блузкой. Нахмурившись, врач вызвал секретаря.

— Соедините меня с инспектором Фуллером, — сказал он вошедшей девушке. — Вот номер моего телефона.

Он протянул ей листок бумаги и откинулся в кресле. Черт побери, они, конечно же, могли взять эту женщину для работы в военном госпитале. Спокойная, заботливая, она уже в том возрасте, когда не будет смущать раненых молодых ребят, но у нее вполне еще достаточно сил и энергии, чтобы ухаживать и заботиться о них. Но управление возражает против ее посылки в Европу.

Зазвонил телефон, и Форбс снял трубку.

— Это Фуллер, доктор. Ну как? Все обошлось?

— Нам пришлось ее забраковать, если это то, что вас интересует.

— Почему? В чем дело?

— В ее сердце.

В голосе Фуллера послышалась тревога.

— Боже мой, что у нее с сердцем?

— Ничего страшного. Небольшая аритмия. Она сказала, что это из-за того, что она решилась совершить убийство. Возможно, через какое-то время мы пересмотрим заключение о состоянии ее здоровья. Мне бы очень хотелось удовлетворить ее просьбу.

— Послушайте, Форбс. Огложите пересмотр этого заключения хотя бы на неделю. Она может мне сейчас потребоваться.

Мисс Адамс сказала, что у нее в жизни мало интересного, — сухо сказал доктор. Мне думается, что это не совсем так. Тем не менее…

В трубке раздался глубокий вздох.

— Тем не менее я сказал ей, что прекратится воина или нет, нам все равно нужны сестры.

— Преступления, к сожалению, никогда не прекращаются, — сказал Фуллер. — А она — одна из лучших моих агентов. Не дайте ей одурачить вас, Форбс. Своими голубыми глазами она видит гораздо больше, чем вы можете представить, доктор. Когда это нужно, я внедряю ее в какой-нибудь дом, где она работает сиделкой или медсестрой, и результаты бывают просто потрясающие. Поэтому ее идея поехать в Европу лишила меня сна.

— Я бы слишком не рассчитывал на нее. Она все время жаловалась на пресную жизнь и нехватку впечатлений.

Фуллер рассмеялся.

— Хотел бы я знать, что она подразумевает под нехваткой впечатлений. В последнем деле, в котором она участвовала, Хильда предупредила виновную в преступлении женщину, что, если та сама не сведет счеты с жизнью, ей гарантирован электрический стул.

— Ну и что же она сделала?

— Как что сделала? А, та женщина! Конечно, застрелилась. Ну, Форбс, я ничего не имею против того, чтобы она ухаживала за ранеными, но я не хотел бы, чтобы мисс Адамс оказалась там, где, в случае надобности, мы не смогли бы ее найти.

— Лучше пошлите ей цветы, — посоветовал Форбс. — Ей сейчас не очень-то весело, впрочем, как и мне, — сказал он, кладя трубку на рычаг.

После посещения врача Хильда вернулась к себе, в свою маленькую, чистенькую квартирку. Она любила эту гостиную с мебелью, обитой ситцем, с канарейкой в клетке, висящей над бостонским папоротником, и свою скромную спальню, где в запирающемся на ключ ящике комода лежал револьвер с инкрустированной рукояткой. Он был такой же неотъемлемой частью ее профессии, как и шприц, скальпель, бинты, ножницы, градусник и т. д.