Андрис Колбергс - Ночью в дождь

Хлороформ теряет активность? Наверно. Вполне логично, что произошло все так. Скорее всего Цепс раздобыл хлороформ, когда работал на складе, то есть по крайней мере года три назад.

Этим и объясняется слабость яда и возникшая вдруг необходимость прикончить Грунского ударом по затылку. Однако все во мне протестует против мысли, что этот славный простак мог сделать такое. Налить хлороформ - да, но ударить - нет! Грунский был для него чем-то очень важным и очень сильным, Цепсу и в голову не могло прийти, что его можно так просто, так примитивно одолеть. Кроме того, Грунский сумел настолько запугать его, внушить ему такой ужас, что Цепс уже не в силах был побороть этот страх. А может, совсем наоборот! Может, именно от страха он и сделал это? Он ведь понимал, что месть Грунского будет ужасной, а болезненная фантазия многократно увеличивала этот ужас.

- Кровать моя, но ведь товарищ Грунский очень больной, врачи велели спать ему в тепле. - Он, кажется, искренне переживал за здоровье Грунского.

Рана на затылке убитого - странной формы, и я никак не могу представить себе предмет, который был использован для удара. Можно было бы предположить, что это сапожный молоток, если бы у предмета не было посередине выступа. Предмет был достаточно тяжелым, а Цепс не наделен большой физической силой. Мы даже пригласили детей брата с улицы Иередню, чтобы они посмотрели, чего в домике недостает, но они не поехали, сказав, что давно там не были. Раньше они приходили за яблоками и грушами, но Грунский запретил давать им бесплатно, и они решили, что лучше уж покупать на рынке - там хоть выбрать можно. Они ненавидели притеснителя своего дядюшки и в то же время боялись, что он может наложить свою лапу и на квартиру на улице Иередню, от которой Цепс практически отказался в их пользу. Всего лишь практически, а не юридически - и это мешало им спокойно спать по ночам.

- Ради бога, не трогайте эту бутылку, он запретил строго-настрого! сложив ладони, просил Петеритис.

- Ничего, мне можно, - я взял прозрачную бутылку конической формы, с белой этикеткой. Это была водка "Граф Кеглевич". С металлической завинчивающейся пробкой.

Бутылка оказалась наполовину пустой.

На полу у изголовья кровати стояли две нераспечатанные бутылки дешевого крепленого вина.

- Уж не от его ли родственников эта бутылка? - Отвинтив пробку "Графа Кеглевича", понюхал. Насмешки Цепс в моих словах не понял.

- Сейчас там обыкновенная водка, но он сыплет туда что-то для лечения. Поэтому он и запретил мне трогать. Ведь одного лекарство лечит, а другого калечит. А мне он добра желает.

- Вначале здесь была чистая водка?

- Да, ему прислали. Из-за границы. Он говорил, что у родственников там есть даже фабрика, но он от них из принципа ничего не хочет брать. Только ежемесячные проценты, которые ему полагаются от его доли наследства; но когда их переводят в рубли, то получается совсем немного. Хорошая была водка, мягкая. Он мне разрешил открыть пробку, и у нас получился шикарный ужин. Я тогда нажарил салаки с луком. Он очень любит салаку с луком.

Ивар вернулся с близлежащих огородов тоже с пустыми руками, не найдя предмета, которым могли убить Грунского. Мы предположили, что Цепс после того, как проломил Грунскому череп, бросил орудие убийства в тачку, рядом с жертвой. Не мешало бы еще раз обыскать канаву, в которую свалили Грунского, может, здесь же, в иле, и отыщется. Плохо, что и тачка исчезла бесследно. Она слишком большая и утопить ее в канаве невозможно. Куда он мог ее упрятать? Спулле без признания в содеянном, без предмета, которым был убит Грунский, и без тачки дело не примет, ведь пострадавший мог накануне тачку кому-нибудь продать или одолжить.

- С вашего позволения мы возьмем стаканы и бутылки с собой, - сказал я. Скорее всего, хлороформ был добавлен к "Графу Кеглевичу", потому что из этой бутылки барин Грунский лакал сам, Цепсу же перепадало куда более грубое пойло.

- Нет, только не это, только не это!

- Мы ведь можем обойтись и без вашего согласия: у нас на это есть соответствующий документ прокуратуры.

Теперь надо дождаться ответа из лаборатории, доливали хлороформ в эту бутылку или нет.

- Этого он мне никогда не простит! - Цепс едва сдерживал слезы.

- Из-за чего вы поссорились с Грунским?

- Мы никогда не ссоримся. Он со мной был строг, но всегда справедлив!

Странно, но я никогда (даже про себя) не желал виновному выкрутиться на суде. И Цепсу тоже - после долгого, шестичасового допроса. Несмотря на его "Мне нельзя пить спиртное, тогда у меня полностью пропадает память!" и на то, что его биография в целом особого интереса не представляет, она ясна нам, как полная колода карт. Жизнь скучная и одинокая, заслуживающая сочувствия.