Алексей Хапров - Наследник

После очередного визита на улицу, Баруздин немного походил по дому, затем плюхнулся на диван и, видимо, решив отвлечься от не дававших ему покоя дум, включил телевизор. Из динамиков донеслась чья-то сбивчивая, взволнованная речь. Голос говорившего показался мне очень знакомым. Я прислушался.

— …Чтобы завладеть наследством, которое оставил мне мой папа, они решили меня убить. Но сделать это так, чтобы все думали, что меня убил дядя Женя. Они и дядю Женю хотели потом убить…

Меня словно шарахнуло током. Радик! Это был Радик! Но как ему удалось пробраться в телевизионный эфир?

Я приподнялся и стал жадно впитывать все, что доносилось до моих ушей.

— … Дядя Женя никого не убивал. Моего папу и мою бабушку убили мачеха и ее брат. А дядя Женя, наоборот, меня спас…

Голос мальчика задрожал.

— Я даже не знаю, жив он еще, или нет. Он в одиночку удерживал в доме троих бандитов, чтобы я смог убежать. Но они здоровее его, и вооружены. А у него нет оружия… Дядя Женя очень хороший и добрый. И все, что про него говорят — это неправда. Он не преступник…

Радик зашморгал носом, немного помолчал, после чего продолжил, с трудом сдерживая слезы:

— Баруздин, имей в виду. Если с дядей Женей что-нибудь случится, я тебя убью.

Мальчик смолк. Зазвучал голос дикторши.

— Это обращение Радислава Карпычева, сына трагически погибшего недавно актера Геннадия Карпычева, мы записали полчаса назад. Мальчик пришел в нашу Сочинскую студию с просьбой о помощи. Учитывая серьезность ситуации, мы тут же связались с Министерством Внутренних Дел. Как нам только что сообщили, представители Сочинского УВД уже прибыли в телецентр, и в настоящее время беседуют с Радиславом. Мы следим за дальнейшим развитием событий.

Мне трудно подобрать слова, чтобы описать тот восторг, и то воодушевление, что овладели мною в ту минуту. Я словно воспарил в воздух.

— Ну, что? — выкрикнул я, обращаясь к своему бывшему шефу, вложив в свое восклицание все накопившееся во мне презрение. — Съел? Хрен тебе, а не Радика!

У меня защемило сердце. Я был растроган до глубины души. Меня наполнила необыкновенная теплота. Я испытывал чувство огромной благодарности к этому ребенку, который не бросил меня на произвол судьбы, и сделал все, что было в его силах, чтобы меня спасти.

Было время, когда я его ненавидел. Было время, когда я его буквально не переносил. В начале нашего знакомства он казался мне эгоистичным и избалованным, капризным и высокомерным. Как же я ошибался, относя весь этот негатив на истинные черты его личности! Мне потребовалось немало времени, чтобы понять, что вся его агрессия — это не более, как маска, надетая им для защиты от окружавшей его со всех сторон зависти. Я не сразу разглядел, что под этой маской скрывается хрупкая, ранимая, остро переживающая любую несправедливость, благородная душа.

Баруздин поднялся с дивана, и, подчеркнуто кряхтя, сделал несколько шагов. Телевизор умолк. После этого мой бывший шеф снова зашел ко мне. Его лицо было бледным, как полотно. Губы крепко сжаты. Скулы сведены от напряжения. Кожа на них натянулась так, что, казалось, вот-вот лопнет.

Мы, не мигая, смотрели друг на друга. Я — торжествующе, он — уничтожающе. Это был жесточайший психологический поединок. Поединок сил воли и сил духа.

Я не сомневался, что Баруздин отчетливо осознавал глубину своего падения. Он, несомненно, понимал, что проиграл. Что их с Катериной план потерпел полный крах. Но болезненное самолюбие, вера в собственное величие не позволяли ему признаться в этом даже самому себе. Он отчаянно пытался найти хоть какой-то повод, который бы позволил ему снова почувствовать свое превосходство. Он искал если не победы, то хотя бы ее ощущения. Но и в этом он не преуспел. Невзирая на незавидность своего положения, я не дал ему не единого шанса уловить мой страх.

Лицо моего бывшего шефа все гуще и гуще наливалось кровью. Напряжение достигло максимума. Казалось, что пространство между нами вот-вот очертит молния. Но тут Баруздин не выдержал и опустил глаза. Так ничего и не сказав, он развернулся и вышел. Послышались удаляющиеся шаги. Хлопнула входная дверь.

"Удрал, или что-то задумал?", — терялся в догадках я, пытаясь уяснить, что для меня было бы предпочтительнее.

Мой бывший шеф вернулся.

Когда он снова предстал передо мной, в его правой руке была пачка старых, пожелтевших от времени, газет, а в левой — доверху наполненная канистра. Баруздин поставил канистру на пол и принялся разбрасывать газеты вокруг меня.