Елена Михалкова - Манускрипт дьявола

Проспал я долго. Думаю, что прошла целая ночь. Точно сказать я не мог, поскольку дневной свет не проникал в это подземелье – оно освещалось лишь чадившими в коридоре свечами. Мне принесли еду, которой побрезговала бы и крыса, и я, еще вчера вкушавший яства, в конце концов поел немного – иначе одолевавший меня голод не дал бы покоя.

Офицер, допрашивавший меня накануне, вошел в камеру, когда я не ожидал его. Мне казалось, что для допроса меня снова направят в комнату с писцом, но на этот раз никто не стал водить меня по узилищу.

– Твои слова проверены, – сухо сказал офицер, в руках у которого было несколько листов, исписанных ровным, почти каллиграфическим почерком. – Дело твое является делом особой важности, поэтому все показания записаны. Первой была найдена и допрошена Молли Сайрус, кухарка. Она показала, что никогда не заходила с тобой в дом, называемый «Хромое Копыто», не знает алхимика по имени Якоб, не видела манускрипта, написанного на неизвестном языке, и никогда не принимала участия в сокрытии трупов. Тебе есть что сказать?

Остолбенев, я слушал его, а дослушав, разразился ругательствами. Мне стало ясно, что произошло. Молли струсила! Испугавшись наказания, она отказалась подтвердить мой рассказ – в противном случае ей грозил бы суд как сообщнице. Черт возьми, я надеялся, что у нее не хватит ума сообразить это! Но она сообразила.

И еще мои деньги! Мешок, который так и остался у нее в сундуке – я не забрал его, ибо Рудольф вознаградил меня достаточно, чтобы я мог забыть о нем. Не иначе, Молли Сайрус решила присвоить его.

– Я хочу видеть ее! – крикнул я офицеру, брезгливо смотревшему на меня. – Слышите, вы?! Она солгала, маленькая дрянь! Клянусь, она солгала! Поговорите с ней… Нет, лучше пытайте ее! Под пытками она покажет правду!

У меня запершило в горле, и я зашелся в жестоком кашле. Чертова сырость! Она сведет меня в могилу куда раньше, чем это сделает подлая служанка, предавшая своего покровителя.

Сотрясаясь в приступе, я вспомнил о Джоне. Вот кто станет моим спасителем! Пусть он не может предъявить ничего, кроме моих слов, но и это перевесит чашу весов в мою пользу! Я сказал об этом офицеру, когда кашель утих.

Он усмехнулся, и усмешка его не понравилась мне. Что такое? Уж Джону-то нечего бояться, и потому он мог позволить себе быть правдивым.

Офицер достал желтый лист бумаги, исписанный тем же каллиграфическим почерком, и начал читать. Я слушал его и не верил своим ушам.

«Джон Ди показывает, что в то самое время алхимик, называющий себя Эдвардом Келли, заговорил с ним о некоем манускрипте. Эдвард Келли собирался преподнести его королю. Но слова его были туманны, а намерения не ясны. Джон Ди показывает, что пытался отговорить Эдварда Келли. Однако Келли заявил, что не отступится. Джон Ди показывает, что требовал рассказать о манускрипте. Келли в ответ отказался сообщать что-либо и исчез. Джон Ди показывает, что с тех пор видел его один раз и не имел долгих разговоров. Джон Ди показывает, что ему неизвестно происхождение манускрипта и способ его прочтения».

– Старая сволочь… – бессильно выдохнул я, дослушав до конца. – Паршивый мул! Чтоб его оскопили! Чтоб его зубы…

– Тихо! – остановил меня офицер. – Подумай, что еще ты можешь добавить. Никто не подтверждает твоих слов. Отказываешься ли ты от них?

– Нет!

Подумать только, и я еще жалел мерзавца! Я испытывал к нему нежность – я, прежде лишь насмехавшийся над ним! Меня переполняли проклятия в адрес Джона, и самым мягким было пожелание, чтоб его заживо погребли в коровьем навозе. Но, подумав об этом, я вспомнил о самом главном, что заставило меня выкинуть из головы и завистливого ублюдка Джона, и трусливую дуру Молли:

– Тело! Я отлично помню, где мы зарыли его! И в доме Якоба найдутся доказательства, что он был алхимиком. «Хромое Копыто»! Нам нужно туда.

Офицер поразмыслил, едва заметно кивнул и распорядился, обернувшись:

– Двух солдат с нами. И пускай возьмут с собой лопаты.

Наша кибитка тряслась по изъезженной колее. Рук мне не связали, и, уцепившись за край окна, я мог в полной мере наслаждаться веселым и беззаботным днем уходящего лета. Но мне было не до любования пейзажами – в памяти одно за другим всплывали воспоминания: вот Молли помогает грузить тело Якоба в тачку, вот я забрасываю старика тряпьем, вот мы, изо всех сил напирая на тачку, катим ее по улицам, и пот течет по нашим лицам, высыхая на холодном ветру. По ночной дороге, которая сейчас ярко освещена солнцем, мы то шли, то бежали, не замечая ни полей вокруг, ни искривленных дубов, простирающих корявые ветви над обочиной.