Анатолий Ковалев - Удар шаровой молнии

- А что если мне выкрасить волосы в розовый цвет? -продолжала трещать подружка. -Со сцены это будет смотреться. А еще сделаю татуировку. Такая маленькая, розовая змейка на копчике...

- Змея выползает из твое задницы? Оригинально!

- Ладно тебе! - махнула рукой необидчивая Вероника. - У нас все девчонки нынче татуированные. Каждая хочет выпендриться перед другими. А у меня с фантазией туго, сама знаешь.

- Сделай на бедре китайский иероглиф-"цзинь" - "золото". Он похож на домик с соломенной крышей.

- Bay! - вытаращила глаза стриптизерша. - Идея - супер!

- Ты могла бы выходить на сцену в китайском костюме. Это красиво. Особенно свадебный, красный наряд. Мило, сексуально, а главное, не затаскано. Внешность у тебя тоже подходящая. Немного макияжа, и ты - вылитая китаянка. Многим мужчинам нравится экзотика. Только волосы в розовый цвет красить не надо. Пошло.

- Bay! - еще громче закричала Вероника. - Да тебе надо быть режиссером, модельером, не знаю кем! У тебя же талант к таким штукам! Ты не представляешь, сколько бабок можешь заработать, не сходя с этого места!

- У меня ко многим штукам талант, дорогуша, - произнесла без энтузиазма в голосе Аида, закуривая очередную сигарету. - Только работать я не привыкла. Запах трудового пота омерзителен.

- Откуда же у тебя столько бабок? - засмеялась простодушная Вероника. Уж не воруешь ли ты?

- У меня-богатые спонсоры.

- Да иди ты! Где они ходят эти спонсоры? По каким улицам? Хоть бы один встретился на моем пути!

- Могу познакомить. Только как бы тебе потом не пожалеть об этом. Ведь заниматься стриптизом куда спокойнее и надежнее.

- Так ведь до поры до времени...

- Хочешь стабильности? А может быть, еще и вечности?

- Да, на хрена?! Ну, представь меня двухсотлетней, да еще с твоим иероглифом на заднице! - Вероника снова развеселилась. - Вечность предложи кому-нибудь другому!

- Все так говорят по молодости, по глупости. - Аида не поддержала веселья подруги. - А как перевалит за семьдесят или около того, начинают цепляться за жизнь, бегать по врачам да по экстрасенсам. Пришла я как-то в больницу. Одни старухи со стариками. Им говорят, все, бабушки-дедушки, отплясались! Трындец наступил! Старость ничем не лечится! А они назавтра опять к врачу. В очередь. Хоть какая-то надежда. Сидя в очереди, с надеждой, можно еще ого-го сколько прожить!

- Все-таки злая ты, - сделала заключение Вероника. - А зачем в больницу-то ходила?

- Вот еще! Буду я тебе докладывать о моих болячках;

Не хочешь - не говори, - обиделась необидчивая стриптизерша, но через минуту она уже снова веселилась, обсуждая наряды своих коллег по работе.

Аида не слушала ее. Она отключилась. Вчера звонила отцу. Он так и не ответил на ее письмо. Сколько можно ждать у моря погоды? Пора бы ему приехать за Дуняшей. Девочка уже почти год живет у нее, не видит ни отца, ни мать, часто капризничает, постоянно в слезах. Куда это годится? К тому же ей скоро в школу. Но главная беда не в этом. Обстоятельства могут так сложиться, что Дуняша окажется заложницей. Этот вариант Аида держит в уме все время. И как раз об этом она не решилась сказать по телефону. Ведь тогда слишком многое надо объяснять отцу, чужому, далекому человеку. Очень чужому и очень далекому.

Он выкручивался, как мог, юлил, уходил от прямого ответа. Сказал, что у него нет ни денег, ни времени на путешествие в Москву К такому повороту Аида была готова. "Я найду с кем отправить девочку в Казахстан". Эту обезоруживающую фразу она не успела произнести. Он перевел разговор на другую тему На такую тему, что фраза о девочке тут же растворилась в ее сознании, потеряла актуальность, отошла на второй план. "Ко мне приезжал твой друг, - сообщил отец, - журналист из Петербурга". - "У меня нет друзей среди журналистов". "Его фамилия Верещагин. Дмитрий Верещагин". - "В первый раз слышу. И что он хотел от тебя?" - "Он собирает материал о русских в Казахстане. Сказал, что ты посоветовала ему обратиться ко мне"...

Она молчала. Держала трубку возле уха и молчала. Молчала, как дура. В этот миг Аида почувствовала дикую усталость, будто шла много дней по пустыне, а когда пустыня кончилась, начались непроходимые джунгли.

Отец несколько раз повторил: "Алло! Ты меня слышишь?" Она услышала только свой вопрос:

"Он расспрашивал обо мне?" - "Интересовался где ты, как поживаешь? Я показал ему твое письмо"...

"Никогда, никому не пиши писем. Письмо - это часть твоей души. В письмо может прокрасться признание, от которого ты застрахована в простой беседе. Или приоткрыться завеса над тайной. На бумаге даже самая страшная тайна покажется незначительной. Бумага все стерпит", - так говорила она себе, помешивая ложечкой кофейную гущу