Анатолий Ковалев - Удар шаровой молнии

- Ну, вы даете! По вашему, если убийца понесет наказание за свое преступление...

Человек в толстых очках не дал ему договорить. Он воздел палец к небу и произнес следующее:

- Никому не дано право судить, справедлив этот поступок или нет, ибо человек соткан из противоречий. Сегодня он совершает добро, а завтра делает зло. И кто может все это измерить? Кто может зачесть ему одно и другое? Уж не вы ли, согрешивший с блудницей, добывший путем обмана необходимый вам материал? А кто будет судить вас, милейший? Ведь кто-нибудь когда-нибудь обязательно захочет, чтобы справедливость восторжествовала и в отношении вас!

Глаза попутчика теперь горели черным огнем, до того расширились за толстыми линзами зрачки. Кто бы мог подумать, что он окажется фанатиком и, скорее всего, сектантом? Ведь телевизора не смотрит, газет не читает! Сектант! Конечно, сектант! Как он сразу его не раскусил? А еще любит выставить себя психологом, тертым калачом с наметанным взглядом! Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

Лицо сектанта искажено праведным гневом. Оно все ближе и ближе. Рука сектанта тянется за раскладным ножом. Совсем недавно он резал им колбасу, тонко-тонко, так что залюбуешься!

- Вы - сумасшедший! - Красивый голос журналиста переходит на шепот, а потом на крик: - Сумасшедший! Вам надо вызвать дурку! В дурку - вас! В дурку!..

Дмитрий Верещагин очнулся в холодном поту и подумал, как громко бьется сердце. Но это стучали колеса поезда. Над ним склонилось испуганное лицо попутчика в очках с толстыми линзами.

- Вы так кричали... - произнес он в замешательстве, но тут же взял себя в руки и сказал более уверенным тоном: - Скоро Москва. К нам уже стучались. А это значит, что туалеты вот-вот закроют...

Смочив лицо ледяной водой из-под крана, Дмитрий уже не в первый раз отметил странную особенность своих снов. Во сне он всегда выглядит хуже, чем есть на самом деле. Ему присущи качества, которые он презирает в людях. Он совершает необдуманные, глупые поступки, на которые никогда бы в жизни не сповадился. И его жене, когда у него еще была жена, он всегда являлся во сне в неприглядном виде. Изменял с другими женщинами, избивал до полусмерти, учил маленькую дочку матерным словам. Жена даже на утро закатывала сцены и потом целый день не разговаривала с ним. Да, и бог с ней, с бывшей женой! У нее свои комплексы! Как говорится, каждый по-своему сходит с ума. А вот у него, у преуспевающего, в общем-то, человека, вполне довольного жизнью, откуда такие сны?

И сегодня опять. За трое суток, проведенных в душном купе, они с попутчиком обменялись пятью фразами, не больше. А во сне творилось черт-те что! Он разоткровенничался. Его понесло. Просто недержание какое-то! Да еще бравада! Дважды трахнул девчонку, только что вернувшуюся с зоны! Вот какой герой! Ничего у него не было с этой Татьяной. Она зачем-то призналась, что лесбиянка. Правда, слово "омут", вытравленное на груди, он заметил. Сарафан на девушке был с глубоким вырезом. И тогда же подумал: "Омут - не омут, а грудки у тебя жиденькие!" Вот как было на самом деле. А что касается Шаровой молнии, о ней он даже во сне не должен никому говорить! Даже самому близкому человеку, если такой отыщется! Даже на исповеди священнику, если когда-нибудь окрестится! Слишком большой риск упоминать о ней в разговоре со случайным попутчиком. У него в чемодане толстенная папка, пятьсот страниц, и все о ней, об Аиде Петровой, о Шаровой молнии. Целый роман. Без начала и без конца. А что? Чем черт не шутит? Может, и выйдет роман? Но пока не об этом надо думать, а о том, как выгоднее продать полученную информацию заказчику.

Верещагин представил, как лысоватый господин в шикарном интерьере дома на Фонтанке, потирает ладонями и зычно хохочет, как с нежностью гладит толстенную папку, как жирными пальцами отсчитывает доллары, предварительно ощупав каждую купюру.

Его передернуло. Дверная ручка нервно задвигалась. "Санитарная зона!" с раздражением сообщил проводник.

Журналист вытер казенным полотенцем лицо и замер от ужаса.

- Санитарная зона! - усмехнулся в зеркале человек из сна. - Какой дурило это выдумал? У меня мочевой пузырь, чай не в магазине купленный!..

Тоску по питерским кабакам не заглушить кабаками московскими. Также, как и старых друзей не заменить новыми. Примерно такие мысли посещали Аиду в дешевом кафе на Сретенке, где она колдовала над чашкой кофе под несмолкающую трескотню Вероники. Она опять увлеклась девушкой и опять стриптизершей. У каждого свои наклонности. Вероника была ее ровесницей, чуть-чуть пониже ростом, но такая же тоненькая и фигуристая. Каштановые волосы всегда немного растрепаны, в одежде подчеркнутая неопрятность, глаза зеленые, раскосые, насмешливые.