Сэм Льювеллин - Кровавый удар

Мне, восьмилетнему, это казалось ужасной скукой. Но спору нет, общество друг друга им нравилось.

Отец оглянулся на Джека через плечо, обтянутое синей шерстяной фуфайкой.

— Негодяй, — сказал он.

Я подумал, что нехорошо говорить так о своем друге.

— Давай-ка ему покажем, — предложил он и отбросил румпель.

Я увидел лицо Джека, багровое от напряжения, когда мы пронеслись наперерез его бушприту. Я услышал, как он выругался, а ветер со свистом вышел из его парусов, когда он попытался обойти нас.

Отец повернулся ко мне лицом. Его большие белые зубы обнажились в улыбке, нос у него был крючковатый, как у хищной птицы.

— Вот так-то, — сказал он. — Обскакивай мерзавцев, прежде чем они обскачут тебя.

Это был один из немногих советов, полученных мной от отца. Вскоре после этого меня отправили в школу. Через год или два он оставил сарай и ушел в плавание.

К Портленд-Билл мы подплыли как раз к приливу, который толкал нас под кормовой подзор всю дорогу к Крайстчерч-Бэй. Потом мы промчались сквозь толпу пластмассовых яхт, теснящихся в Те-Соленте, и подошли к причалу для больших кораблей в конце пристани Госпорта.

Я сказал Дину:

— Если хочешь жить, оставайся на борту. Запасных выходов тут нет.

Он пристально посмотрел на меня, чтобы понять, всерьез ли я говорю. Кажется, мой вид его убедил.

Я сбежал по трапу и направился в кофейню.

Несколько зевак уже глазели на "Лисицу". Нам нужна была хорошая неприметная яхта. Я заказал кофе и позвонил Гарри Федерстоуну из Рейтер. У Гарри в Госпорте стояло развесистое судно "Хэлберг-Рэсси". Он спросил, как я поживаю. Конечно же, черт возьми, я могу взять судно. Так что я допил кофе и взял в конторе его ключи. Чарли и Скот-то сели на портсмутский паром.

Я пошел в Госпорт — искать объяснения.

Контора фирмы "Времена парусников" соблюдала не меньшую осторожность, чем аукционеры с Бонд-стрит. Окно было выкрашено в защитно-зеленый цвет, в рамке из золотых морских узлов красовалось название. Внутри две женщины сидели за столами красного дерева, которые вполне могли бы стоять в капитанской каюте чайного клипера. На стенах — изображения шхун на фоне извергающегося Везувия, какие в изобилии рисовали в девятнадцатом веке. Еще там стояли стулья, предназначенные для парусных мастеров, и висели фотографии больших шикарных яхт.

Когда я вошел, женщины подняли головы. Обе были блондинки, обе отличались шикарной, дорогой красотой. Одна из них была Клодия.

Та, что не была Клодией, встала.

— Мне нужно кое-что купить. — Она посмотрела на меня так, что у меня не осталось сомнений: она уходит, чтобы дать Клодии возможность высказать все, что та обо мне думает.

Не успела за ней закрыться дверь, как Клодия сказала:

— Значит, у тебя хватило наглости прийти сюда. Иностранная шлюха вышвырнула тебя, так, что ли?

Она смотрела на меня прямым, жестким взглядом. Ей было стыдно за свое недавнее поведение. И она решила изгнать стыд грубостью. Я сказал:

— Я пришел по делу. Может быть, лучше поговорить с твоей партнершей?

Она узнала свою собственную линию поведения.

— Большое спасибо, надеюсь, что я справлюсь сама.

— Прекрасно. Ты послала на "Лисицу" оценщика, — начал я. — Какие указания ты ему дала?

Ее вишневые губки приоткрылись, чтобы заявить: это не твое собачье дело. Потом она сообразила, что, поскольку на три четверти "Лисица" моя собственность, это именно мое собачье дело.

— Я велела ему установить, в каком состоянии судно, — ответила она.

— И ты довольна результатом?

— Вполне. — Вишневые губки захлопнулись, как крысоловка. Челюсть выпятилась.

— Я видел копию отчета. Он мог написать это, не выходя из конторы.

— Если тебе не нравится инспектор, найди другого.

Я сел на один из стульев.

— Ты всегда пользуешься услугами Пинсли? — спросил я.

— Иногда. — Ее серые глаза бегали.

— На нем же пробы ставить негде, — заметил я.

— Мы ему доверяем, — заявила она.

Я достал копию ее письма, выуженную мной из документов Пинсли.

— "Учитывая особые обстоятельства, — прочитал я, — я просила бы вас лично зайти в мою контору перед тем, как осматривать судно". Какие такие обстоятельства?

— Где ты взял это письмо? — спросила она.

— У Пинсли, — ответил я. — Потому что Пинсли обыскал мое судно. А это незаконное действие. Я хочу узнать, кто просил его произвести обыск и что он искал. Если меня не убедят в обратном, я буду считать, что "особые обстоятельства" — это обыск на корабле. И тогда я пойду в полицию.