Сэм Льювеллин - Прилив

— А затем твоя мать.

Бьянка передернула плечами.

— В семнадцать лет совершаешь глупости, а с течением времени отвыкаешь от этого. Вот почему я отправилась в море: чтобы оно помогло мне отвыкнуть. Потом встретила Тибо. — Бьянка поворошила пальцами свои волосы. — Я все еще была замужем за Артуром. Я и сейчас ношу его фамилию. Но назвала себя «Дафи», что напоминало мне о матери. У нее был роман с Раулем Дафи, художником. Он рисовал Сен-Жан таким, каким городок был прежде. Мне это нравилось.

Бьянка вздохнула.

— Как бы то ни было, Артур бешено ревновал меня к Тибо. Вот почему он так ненавидел его. Но между мной и Тибо ничего не было, разве что небольшая влюбленность. А потом мы стали просто друзьями.

Я сказал:

— Он был хорошим другом.

Я видел тоненькие, как волос, морщинки, что набросало вокруг глаз Бьянки страдание, и чувственный изгиб ее пухлого рта. Я подумал о Фрэнки, семнадцати лет от роду, и о Жан-Клоде, убийце, который ударил ее в челюсть. И о культуре любви.

— Я вышла из того, что обычно называют патриархальной традицией, — сказала Бьянка. — А... клан Тибо был так великолепен. Там все было иначе. Патрон видит жизнь как удержание равновесия между тем, что он хочет делать, и тем, что ему надлежит делать. Он ощущает необходимость приносить больше пользы, вы понимаете. И он нездоров.

Я подумал о темных кругах под глазами Фьюлла и о его пергаментной коже. Но промолчал.

— Патриарх, который сделался слишком стар, — продолжала Бьянка. — А это ох как нелегко для гордого человека, не имеющего наследника.

Мне вспомнился вечер, когда Креспи привел экипаж «Уайт Уинг» в ресторан «У Тибо». Бьянка тогда крикнула ему: «Тебе еще не удалось убить его?» Я тогда подумал, что она тревожится за безопасность Тибо. Но Бьянка рассмеялась и сказала, что Тибо сам в состоянии позаботиться о себе. Она имела в виду своего отца.

— В Ла-Рошели ты пыталась утаить от меня документы, касающиеся «Поиссон де Аврил», потому что твой отец — член правления фрахтовой компании Креспи. Ты старалась защитить его, а не Тибо.

— Разумеется, — сказала Бьянка. Она откинулась назад и оперлась на меня, положив голову на мое плечо.

— Обними меня, — попросила она.

Я обнял.

— Плохо, когда стареет отец, — сказала Бьянка. — Одиноко. Я рада, что ты появился в моей жизни.

Я тоже был рад этому. И вдруг осознал, что целую ее. Я ласкал руками ее волосы на затылке. Бьянка трепетала.

— Ну же! — сказала она.

Бьянка встала, стянула через голову свою блузку в бледном свете окна, так что звездочки засияли на смуглой коже.

Она повернулась ко мне, расстегивая свои джинсы. Кожа в ее паху была бледнее.

— Ну! — сказала Бьянка. — До чего же ты холоден, прямо как лед. Одно слово: англичанин.

— Ирландец, — уточнил я.

Бьянка сбросила джинсы.

— Снимай свою одежду, — сказала она. — Я так долго ждала ирландца.

Я подчинился. Все было необычайно респектабельно и мило. Никто не сжигал «роллс-ройс».

Потом Бьянка лежала, не отпуская меня. Она производила впечатление маленькой и тихой, и это побуждало меня чувствовать себя большим и способным защитить.

Я смотрел на геккона, следившего за мухой, и думал: «Сэвидж, в этом сражении может оказаться больше противников, чем Креспи и Фьюлла. Кто-то ведь сообщил Жан-Клоду и Бобби, что они найдут „Аркансьель“ стоящим на якоре близ Сан-Мартен-де-Ре. Бьянка знала, где яхта. И больше никто».

Она пошевелилась и взглянула на меня из-за завесы своих волос. Ее лицо было нежным, смятым страстью. Рот более не был бесстыдным, а вокруг глаз пролегли начинающиеся морщинки, как у всех.

— Я не могу остаться, — сказала Бьянка. — Пойдут разговоры среди прислуги. А патрон — человек, придерживающийся старомодных взглядов.

Она села, потянулась. Затем наклонилась и крепко поцеловала меня в щеку.

А я подумал: «Сколько же акций „Атлас Индастриен“ принадлежат тебе, Бьянка Фьюлла?»

— Милый, — сказала она. — Спокойной ночи! Сладких тебе снов!

Дверь глухо стукнула. Я снова остался один.

Как обычно.

На следующее утро меня разбудил легкий стук в дверь. Было довольно рано. В обсаженных кустарником аллеях сада пели птицы. Служанка с толстыми ляжками принесла поднос с кофе и сдобными булочками. Там же была записка. «Карло проводит вас», — гласила она. Кроме этого, на подносе лежал меленький магнитофон радиовещательного класса.

Ночью кто-то выстирал и отутюжил мою рубашку и джинсы. Внизу дворецкий в белой ливрее сказал мне: