Илья Штемлер: Признание

Пожалуй, это была первая фраза, произнесенная Глебом после появления.

Марина вскинула на Глеба зеленоватые с прищуром глаза.

— Двадцать пять. Четверть века. Кажется, я заслужила букетик цветов. Хотя бы стажем…

— Извини. Я слишком торопился.

— Кстати, ты прикатил на «чизетте»? — спросил Никита. — Мы даже не слышали треска…

— Вы очень громко смеялись!

Глеб выбрал поджаристый пирожок, надломил, но есть не стал, положил обратно в тарелку. Помолчал, к чему-то напряженно прислушиваясь, спохватился и улыбнулся.

— Жаль, что ты на мотоцикле. — Алена налила Глебу лимонад.

А Марина вдруг вспомнила о свечах. Она купила две таллинские свечи: толстые, квадратные, зеленые, с подставкой из черненого металла… Колеблющийся свет отодвинул в глубину полки с игрушками. Пуговичные глаза кукол замерцали живым осмысленным блеском.

Никита встал.

— Нам нужен тамада! Предлагаю свою кандидатуру. Нет возражений?

— Нет! — ответила за всех Марина. — Только короче! Пора уже и выпить.

— А куда нам спешить? — Алена достала сигарету, потянулась к свече и прикурила. — Говори, Кит! И помни: есть человек, который выслушает тебя до конца. Даже если ты охрипнешь. Только не забудь — десятый час.

Никита поклонился.

— Недавно мне довелось быть в Грузии, в командировке. Там мне сказали: «Твоя речь, Никита, напоминает горный ручей — не может ни на чем задержаться…» Но я все-таки задержусь. Я не стану говорить о достоинствах нашей именинницы. Их все знают, видят. Я для начала хочу поговорить о другом… Собрались близкие люди. Родные люди, я не боюсь этого слова. Мы знаем друг друга всю жизнь. Хоть мы и прожили неполных тридцать лет, но все равно это тридцать лет…

— Ну тебя к черту, Кит! — Марина протянула фужер и чокнулась с Аленой. — За мое здоровье! Чтобы я была богатой и счастливой. Чтобы мои враги сейчас, в эту минуту, схватили по инфаркту, а друзья выиграли в спортлото по «Москвичу». Ура!

Никита выпил, поставил фужер на стол и включил магнитофон…

Они танцевали медленный танец. Глеб смотрел поверх головы Марины, в его зрачках отражались огоньки свеч.

— Странный ты какой-то. — Марине надоело ловить его взгляд.

— Налили мне лимонад. И еще… — Глеб оставил Марину, плеснул в фужер шампанского. — Кит! — крикнул он. — Почему ты разошелся с женой? Мы давно не виделись. Расскажи, Кит, старым друзьям. Поделись!

Никита в недоумении взглянул на Глеба. С чего это он?

— Расскажи, Кит! Развесели, — не отступал Глеб. Он взял бутерброд и встал позади Никиты и Алены, повторяя их движения.

— Отстань! Ты много о чем рассказываешь? — Никита медленно покачивался в такт музыке.

Марина взяла Глеба за руку, потянула в сторону:

— Перестань! Не все можно вышучивать.

— Все! — выкрикнул Глеб. — Все! Убежден.

Никита обернулся. Его и без того тонкие губы были сжаты и, казалось, провалились, затягивая нос и подбородок.

— Что ж, слушай. Притчу о легкомысленном юноше. Слушай и учись. Поначалу все было нормально. А потом оказалось, что мы не любим друг друга. Меня раздражало в ней все — походка, голос, манера смеяться. Все-все… К концу рабочего дня у меня портилось настроение — надо было идти домой. У нее были жесткие волосы. Когда она причесывалась, от расчески отлетали искры…

— Может, ты женился на Бабе-Яге? — не выдержала Алена.

Никита достал записную книжку, извлек маленькое паспортное фото и протянул Глебу. Миловидное девичье лицо улыбалось доброй улыбкой…

— Ну а как она вблизи? Ничего была? — произнес Глеб.

Никита с изумлением уставился на Глеба.

— Так ведь ты ее не любишь? — выкрикнул Глеб. — И фото у тебя случайно в кармане оказалось, да? Молчишь?

— Не твое дело, болван! — Никита сел на табуреточку, придвинул колени к подбородку и уставился на огонек свечи.

— А ты с удовольствием рассказал бы нам все о ней, верно? Рассказал бы! — Глеб нажал на клавишу, и магнитофон смолк. — Ты рассказал бы? — Голос Глеба был тих, едва уловимая пауза отделяла каждое слово.

Алена в недоумении взглянула на Марину: что это с Глебом? И выпил-то всего ничего. Марина молча пожала плечами. Отошла к окну, взяла в руки плюшевого одноглазого зайца. Он нравился ей больше всех игрушек.

— Я хочу знать: боится он рассказать об этом или стыдится? Я хочу знать, — так же негромко продолжал Глеб. — Может, она и ушла от тебя, Кит, потому, что ты оказался не тем, кто ей нужен, а? И ты боишься нам рассказать. Или стыдишься? Ведь иногда мы не столько боимся рассказать о своих поступках, сколько стыдимся…