Илья Штемлер: Признание

Никита взял бутылку лимонада, налил полстакана.

— Разве в таком деле советуют?

— Советуют, — произнесла Марина.

— Что ж, советуй, а я послушаю.

Но Марина молчала, приглаживая ладонями волосы.

— Советовать нельзя. — Алена зябко пожала плечами. — Можно лишь представить, как поступила бы сама.

— И как бы ты поступила? — нетерпеливо перебил Никита.

— Я пошла бы… куда надо. И сказала: так-то и так. Случилась такая беда. Я не виновата, но раз так случилось — вот я.

С потолка свисали насаженные на нитки цветные флажки — скоро ноябрьские праздники. На одном флажке был нарисован горнист с трубой, на другом — страус. Так они и чередовались: горнист — страус. Горнист еще понятно. Но почему страус? А нитка у самой двери была сплошь составлена из страусов…

— Почему страус? — спросил Глеб, не отводя глаз от нитки.

И все посмотрели на потолок следом за ним.

— Действительно, почему страус? — повторил Никита.

— Нам прислали только со страусом. С горнистом у нас от прошлого праздника остались. — Марина, прикрыв глаза, медленно провела пальцами по лбу. — Господи, почему нельзя все повернуть обратно? Ну если сейчас было бы… вчера.

— Хватит! — Никита поднялся. — Никто не виноват в том, что произошло. Никто! Поэтому хватит себя терзать. Я еще раз повторяю: дворничиха сказала, что неизвестно, чем сбили ту женщину — машиной или мотоциклом. И мы этого не знаем! Ясно всем вам?

— Это не самый удачный выход, — заметила Алена.

— То ты говоришь — Глебу необходимо помочь, то осуждаешь меня. Тебя раздирают сомнения, понимаю. Но я тебе помогу. — Лицо Никиты покрылось бурыми пятнышками. — Делать надо так, как я предлагаю. С одной стороны — судьба молодого перспективного инженера с прекрасной башкой на плечах. С другой — бабуля, которая не сегодня-завтра сама бы сыграла в ящик. Так? Так. Бабушку эту не вернуть, тут уж ничего не поделаешь. Зачем же ломать судьбу человека только из-за нелепой, пусть трагической, по нелепой случайности?

— А если бы там оказалась твоя бабушка? Профессор и доктор? А? — воскликнула Алена.

— Запрещенный прием, — произнес Никита спокойным тоном. — Я рассуждаю сейчас как рядовой член общества, а не внук своей бабушки. Разные категории.

Он прошелся по комнате. Остановился у шкафа с игрушками. Щелкнул пальцем по мягкому носу тигренка. Тот качнул пухлой полосатой башкой и повалился на бок. Никита поставил тигренка на толстые лапы. Щелкнул еще раз и ждал: свалится, нет? В стеклянном отражении шкафа он видел Глеба. Смазанные, расплывчатые формы. Словно над Глебом застывшая толща тусклой воды…

— Все рационально в этом мире. Придет время, когда закон будет рассматривать любой поступок человека с той позиции, какую пользу приносит человек обществу, а не сам поступок абстрактно. Запрограммируют тесты с потенциальными возможностями члена общества. Пользу, которую он может дать. А с другой стороны — его проступки, упущения. Машина и выдаст… Думаю, в этом случае Глеб оказался бы в выигрыше. И совесть спокойна — машина все решает… К тому же идти сейчас с повинной я бы Глебу не рекомендовал по одной простой причине: он хлебнул вина. И ничем не сможет доказать, что вино это он выпил после всего, а не до. Есть такое понятие — отягчающие обстоятельства. Так что фактор времени «до» или «после» тут играет не последнюю роль.

— Нашел время шутить! — произнесла Алена.

— Я не шучу, — ответил Никита.

Из бесед со свидетелями по делу № 30/74.

Свидетель Н. Бородин:

«…Пожалуй, о малых этих обидах рассказывать не стоит. Чепуха. Мелочь. Мелкие обиды тем и мелки, что каждый прав по-своему, каждого в отдельности понять можно. Вот большие обиды совсем другое дело. Это когда прав кто-то один и страдает, доказать свою правоту не может… Так что считайте, что у меня с Глебом были отношения дружеские, я ведь тоже не ангел… Хоть, признаться, существует странная дружба — люди друг друга недолюбливают и в то же время жить друг без друга не могут. Вот и разберись…» (запись в деле) «…Мы ушли часов в одиннадцать. Я и Алена. Глеб сказал, что еще посидит. Я хотел было остаться, но мне показалось чем-то тягостным мое дальнейшее присутствие для Глеба и Марины…»

Глеб провел ладонью по ее щеке.

Марина повернула голову, подставляя под ладонь Глеба незаметный рубец у самого уха.

— Я просила тебя, помнишь? Просила. Я стояла у твоей кровати на коленях, я видела твои глаза между бинтами и просила. И ты обещал мне, клялся, что бросишь свой мотоцикл. А вышел из больницы и забыл свое обещание.