Владимир Тодоров - Пятый арлекин

Выскочил я на площадку, меня и сморило: я перед этим у них два стакана коньяка от злости выпил, а поесть не пришлось. Вот и вся канитель…

— Девушка, значит, хотела выйти, да не вышла, иначе бы ты, батя, на лестнице гостиницу не устроил. Крысалов, — прокричал Милованов в трубку селекторной связи, — откуда сигнал по поводу задержания Горина поступил? Ну зайди, если по телефону неудобно. — Через какое-то время вошел капитан Крысалов.

— Зюзин сказал, что звонили… — и Крысалов показал пальцем в потолок.

— Откуда точно? Мне нужно знать, — занервничал отчего-то Милованов и тон у него стал раздражительным. — Надо проверить кое-что.

— А ты ничего не знаешь? — Крысалов сделал круглые глаза, он оглянулся в сторону безмятежно сидящего Горина и полушепотом добавил — Сам Карнаков полетел! Сейчас такое делается, а ты проверять будешь…

— Меня мало волнует, кто и откуда полетел, — мрачно заметил Милованов, — мне работать надо, а заодно выяснить, кто распорядился задержать честного человека и для чего это было нужно. Да и слова странные насчет „мокрого дела“… Ладно, сам разберусь. А ты, дорогой Вячеслав Андронович, прочитай, чего я за тобой записал и подпиши. Порядок того требует. И скажи спасибо, что так обошлось, могло и по-другому выйти. Деньги сейчас свои получишь, и езжай домой. Хотел, чтоб ты еще по поводу пиджака изложил, да уж ладно, я с этим подонком разберусь, за ним, думаю, еще кое-что найдется. А тебя дергать в качестве свидетеля из Астрахани нескладно будет. Так что прощай, батя, не поминай, как говорится, лихом милицию, да и меня заодно. Есть вопросы?

— Кляйстер я хотел внуку купить, да их нигде нет. Может пособите?

— Эх ты, разбойник с большой дороги, — рассмеялся капитан, ему приятно было называть Горина батей, — не мог кляйстер раздобыть. Ладно, удружу. — Он набрал номер телефона — Катя, здравствуй. К тебе вскоре заглянет один дядя, ему нужен кляйстер, желательно недорогой.

— Все правильно, — закивал головой Горин, — недорогой, оно, конечно, лучше…

— Вася, — в трубке послышался смех, — ты попроси чего-нибудь полегче, живого крокодила, к примеру.

— Катюша, — усмехнулся в ответ Милованов, — через час у тебя будет ревизия, и если отыщется хотя бы один кляйстер, допрашивать буду лично. Понятно?

— Не получится, — еще звонче рассмеялась невидимая Катя, — ты занимаешься уголовными делами, а дефицитом — ОБХСС. Короче говоря, считай, что напугал. У меня есть два кляйстера, отложенные для известных филателистов, так придется один отдать твоему дядечке. А профессор Сосорин подождет. Профессора вся Москва знает, а твоего дядьку — никто.

— Зато моего дядьку, как ты изволила выразиться, хорошо запомнили эсэсовцы, которые отсиживались в Рейхсканцелярии. Понятно? Все, до вечера. В семь пятнадцать у входа в театр на Таганке со стороны метро.

— Вася, ты сошел с ума, у тебя что, билеты?!

— Все, вопросы потом. Первый номер пулеметного расчета скоро прибудет к тебе. Нет, я в форме, меня целовать не положено. До встречи.

И когда благодарный Горин вышел, Милованов еще некоторое время рассуждал, что за странный звонок поступил насчет Горина, да еще „оттуда“? И Карнакова сняли, кто бы мог подумать… „Ладно, — решил Милованов, — это не нашего ума дело, нам работать надо. Только любопытно, кто в той компании на „мокрое“ дело замахнулся? Все равно выясню, наскоком нельзя, здесь терпение проявить нужно. Да, я терпеливый. Следующий! Давай, Коля, того, специалиста по пиджакам!“ И когда парень вошел, Милованов задал ему для начала только один вопрос:

— А знаешь, мразь, кого ты раздел? Этот человек на Рейхсканцелярии расписался, когда тебя еще на свете не было. Ты ему в ножки упасть должен, а ты с него последнюю рубашку чуть не снял… А теперь коротко и без вранья ответишь на вопросы дела, по которому тебя обвиняют. Вот тут все на двух листах изложено. Соврешь — ничем помочь тебе не смогу, а так еще надежда есть, что человеком потом станешь.

В конце рабочего дня капитан оформил рапорт на имя начальника райотдела полковника Сиротина о происшествии с Гориным, и все не выходила у него из памяти чисто уголовная фраза по поводу „мокрого дела“. „Разберусь, — уверил сам себя Милованов, — вот только немного разгребу свои авгиевы конюшни и разберусь“. Но Милованов и не предполагал, что займется делом Семена Михайловича Неживлева гораздо раньше. И случилось это потому, что в органы внутренних дел обратился Андрей Васильевич Караваев по поводу исчезновения его дочери Александры Караваевой восемнадцати неполных лет. Он сидел в кабинете майора Косарева и его широкое тяжелое лицо было низко опущено над столом. В глазах стыла тревога в той ее стадии, когда только уверяешь себя в том, что все окончится благополучно, а в глубине души знаешь обратное, чувствуешь катастрофу и сдерживаешь чувства одним усилием воли, чтоб не закричать от боли за дорогого человека.