Владимир Тодоров - Пятый арлекин

— Кто из вас батю раздел? — шепотом спросил Милованов. Лучше бы закричал, уже больно страшным шопот вышел. Он обвел глазами с десяток молодых мужчин разного возраста, и тут же один парень, с наколками до локтей, протянул Милованову пиджак Горина.

— Жаль, что я капитан милиции, а не просто гражданин СССР, — сквозь зубы проговорил Милованов и обратился к стоящему позади него сержанту, — оформи по всем правилам грабеж гражданина Горина при отягчающих вину обстоятельствах. А потом выясним, за какие дела этого субъекта сюда доставили.

— За что, гражданин начальник? — заюлил парень, — я ведь пошутил! — Но его сокамерник, опытный рецидивист, коротко бросил ему:

— Завяжи язык, барахло! На что позарился…

Милованов вернулся к себе в кабинет и молча подал Горину пиджак. Тот сразу же ожил, одел его и почувствовал себя прежним Вячеславом Андроновичем Гориным. Он засуетился и хотел даже поцеловать Милованова, чем окончательно растрогал капитана. Приняв строгий официальный вид, чтоб не показывать своих чувств к пока что подследственному Горину, и положив перед собой лист бумаги, спросил:

— Ну, а теперь, батя, все начистоту, все как было.

— Сынок, — перебил его благодарный Горин, — раз ты уж пиджачок у того типа отобрал, так забери у своих мои деньги, старшина ночью начисто все сграбастал, а там шестьдесят семь рублей на дорогу и на кляйстер внуку.

— Совсем ты, батя, с катушек слез, — ласково сказал Милованов, — и насчет шестидесяти семи рублей прихвастнул. Не было у тебя шестидесяти семи рублей.

— Как же не было? — искренне изумился Горин, — я даже помню какими бумажками.

— А вот в протоколе изъятия записано, что при обыске у гражданина Горина изъято шестьдесят семь рублей и семьдесят копеек. Вот как, — Милованов рассмеялся, заодно развеселил и Вячеслава Андроновича, ожившего от приятного сообщения. — Как же ты, батя, мог так плохо подумать про нас? Нехорошо это… — впрочем, я не знаю, за какие грехи ты сюда залетел. Сейчас расскажешь, а пока тебя горячим чаем напою. — Не мог избавиться Милованов от ощущения, что сидит перед ним его собственный дед, да и вид у Горина был такой, что честнее и беззащитнее трудно представить.

— Ой, — смешно воскликнул Горин, потирая руки от предвкушаемой радости, — про чай это ты хорошо придумал, а то я что-то совсем захирел. — И когда сержант принес в кружке горячий чай и Горин стал пить его, кряхтя от удовольствия, Милованов поторопил его:

— Ну, а теперь, батя, не задерживай меня, работы до черта. Так с какими же ты намерениями пытался проникнуть в квартиру генерала Неживлева? Я думал, что увижу громилу, а у тебя сопливый парень пиджак отобрал…

— Это ты про что, капитан? — искренне изумился Горин, отставляя недопитый чай в сторону.

— А вот про что, — и Милованов зачитал вслух материалы задержания Горина.

— Вот оно что, — смекнул Горин, — значит, испугались мерзавцы. Я же им еще пулеметом пригрозил!

— А у тебя что, батя, и пулемет есть? — неожиданно развеселился Милованов, — в протоколе об этом ничего не сказано!

— К сожалению, не было у меня пулемета, — улыбнулся Горин, — а то бы я много разного в тот вечер натворил. Я ведь к генералу в гости зашел. Мы с ним воевали вместе, всю войну прошли: где — бегом, а где и на брюхе приходилось. Я был первым номером в пулеметном расчете, а он взводом поначалу командовал. На Рейхсканцелярии вместе автографы оставили. А после войны разошлись наши пути: он в военную Академию, а я — в колхоз, к земле потянуло, я ведь на войну агрономом ушел. Истосковался по пахоте…

— Ты, батя, все же покороче. Видел, какие в камере волки есть? Вот мне с ними еще возиться целый день придется. Ближе к делу.

— Ближе так ближе, — вздохнул, истосковавшийся по душевному разговору Горин, — зашел в гости, а генерал в отъезде. А в квартире народ, человек, может, двенадцать, если не поболе. И все на одно лицо. Те волки в камере по сравнению с ними — ангелы. Оказывается, день рождения зятю генеральскому справляли. А богатства в той квартире на три столичных музея хватит, и площадь — как у нас перед колхозным клубом, где молодежь танцы устраивает. Ну, меня, конечно, в квартиру сразу пригласили, оказывается для насмешки, только я не понял этого, да возьми и спроси, сколько же все это стоит. А мне и отвечают самым серьезным образом, что только одна картинка в уголочке тысяч двадцать пять тянет, потому как это Тропинин, а все вместе побольше полмиллиона. Тут я и сомлел, поверил им. Для того что ли буржуев разных побили, для того разве двадцать миллионов жизней в войну отдали, чтоб такое наплодить? Вот я это им и выложил. Понял потом, что не уйти живому: если не они, так их дружки в переулке кончат, забьют ногами, как мордовороты в Освенциме. Тут девчонка за меня вступилась, кажется Сашенькой звали. Нет, не так: я когда в прихожую вышел, так один тип кричал по поводу меня, что на мокрое дело не пойдет. Вот тогда я струхнул. А другой сказал, что позвонит куда надо, и меня и так заберут. Вот тут девчонка и вступилась, а они ее будто не пускали. Она хотела вроде за мной пойти.