Владимир Тодоров - Пятый арлекин

— Дурачок ты, Сэм, — почти ласково сказал Нортон Глайд, но тот, кто хорошо знал этого человека, сразу бы почувствовал, что его ласковый тон предвещает смертельную опасность для того, к кому он относится… — мне мое имя в определенных кругах гораздо дороже, нежели все твое богатство. А вот на половину я честно претендую. Более того, мы юридически оформим наши деловые отношения и станем компаньонами. У тебя же здесь останутся огромные антикварные связи и мы через наших людей будем изредка использовать их. То, что сейчас происходит у вас в стране, долго не продлится: обычная кампания по очищению общества от подпольных миллионеров и взяточников.

— Оставь в покое нашу внутреннюю политику, не тебе в ней разбираться, — зло проговорил Неживлев, уязвленный снисходительным, ласковым тоном Глайда, — как это будет выглядеть юридически, мы что — пойдем в нотариальную контору? — он криво усмехнулся, чувствуя ненависть к холеному пройдохе из посольства.

— Мы оформим это письменно, и если я тебя потом обману, ты отдашь копию в любую нашу газетенку, они будут только рады смешать меня с грязью. У нас это любят, ты еще за это получишь тысяч пять долларов. И мне тогда несдобровать. Теперь понял, что я веду честную игру?

— Скажи мне, Норт, — Семен Михайлович немного успокоился (сумел все-таки кадровый разведчик провести матерого жулика, но дилетанта в подобных ситуациях), — Краснов тебе не звонил?

— Нет, не звонил, но даже если бы и звонил, то помогать я ему не стану. Я не пересылочное бюро. Тебя — да, а он пусть выкручивается сам. И ни слова ему о нашем соглашении. Понятно?

— Понятно, это в моих же интересах.

— Когда я смогу ознакомиться с содержимым сейфа? Желательно поскорее. Отправь свою красотку куда-нибудь на юг. Без нее все будет сделать значительно легче.

— Отправлю, тем более, что она в последнее время жаловалась на усталость.

— Усталость? — Глайд, зная семейную жизнь Неживлева, искренне удивился, — она что, устроилась на работу?

— На какую еще работу, просто устала от жизни…

— Тогда отправляй ее немедленно, за время ее отсутствия ты укатишь в турпоездку. За две недели, если дернешь связи тестя, ты свободно будешь в Париже. Больше не тяни, иначе я не смогу выдать никаких гарантий твоей безопасности. Чекисты, если только выходят на след, все делают основательно, это только в наших детективных романах они выглядят круглыми дураками. Ты ведь помнишь нашумевшее дело полковника Пеньковского? Знаешь, сколько работников нашего посольства «спалилось» тогда? А считали, что все проходит чисто и никакой слежки. Так что, торопись. Искренний совет.

— Норт, тебе нужны фотокопии документов из сейфа или сами подлинники?

— Подлинники, дорогой Сэм, только подлинники. Не суетись, пока их хватятся, ты уже будешь сидеть на Монмартре и пить «мартель». Впрочем, лучше ты будешь сидеть на тайной квартире, чтоб не светиться. А потом — в Штаты. Кстати, тесть твой случайно не в Афганистане?

— Нет, в ГДР.

— Жаль, а то бы можно было сделать идеальную игру. Ладно, и это неплохо. Что-нибудь придумаем. Постарайся, чтоб через пару дней твоей жены в квартире и духу не было. И сразу — к делу. Все. Вот тысяча долларов, а то расписался, а денег не получил. Это, по нашим понятиям, очень плохо. Такая рассеянность не приветствуется среди акул Уолл-Стрита! — рассмеялся, довольный собственной шуткой, Глайд. Давно в его шпионской и коммерческой деятельности не было такой фантастической удачи: больше миллиона в кармане и содержимое сейфа действующего генерала! Он незаметно отвернул голову и сплюнул через плечо. Как и большинство католиков он был очень суеверен, сотрудник посольства Нортон Глайд, он же Вейцман, Шульц, Гринбаум и прочие имена, которые прикрывали его шпионскую деятельность в ряде европейских стран, естественно, включая и социалистические. ЦРУ своих шпионов в подставных именах не ограничивало…

В тот же день Вероника Рожнова, подъехав на такси к загородной даче Олега Михайловича Карнакова, безуспешно прождала его более полутора часов под холодным дождем, одетая в одно лишь легкое полупрозрачное платье (с учетом его необыкновенной эффектности и прогноза погоды, обещавшего в тот день двадцать три градуса выше нуля, и, по обыкновению, не совпавшего с реальной температурой). Поначалу, то есть в первые полчаса ожидания, Вероника на что-то надеялась, потом в ней зародилась обыкновенная бабья злость: наобещал, наговорил и пропал, а может и того хуже — надсмеялся, а сейчас из окна соседней дачи с приятелем наблюдает за провинциальной дурой, которая поверила, что можно за одну встречу получить в награду бриллиантовое кольцо, «Подлец! — шептала вслух Вероника, идя по шоссе в сторону города. Ее обгоняли легковые машины, некоторые замедляли ход или же вовсе в открытую останавливались, приглашая подвезти, но Вероника, ослепленная ненавистью, не замечала их, да и не хотела замечать. — Все вы на одно лицо, кобелины проклятые! — выкрикивала она в отчаянии, к тому же боясь простудить легкие. Болезней она очень опасалась, думая, что любая из них может отложить отпечаток на ее красоту. — Кому я буду нужна больная и некрасивая? Даже разлюбезный Рожнов и тот откажется от меня и найдет другую. В провинции красивых женщин тьма, и каждая хочет вырваться в столицу…»