Владимир Тодоров - Пятый арлекин

— Сколько с меня? — спрашиваю.

— За подарки денег не берут.

Я потом чуть ли не боготворил этого Мильчина, сколько раз он выручал меня, когда я по незнанию приобретал всяческий, как я считал, хлам. Два раза у него в Москве был, насмотрелся вдоволь на его коллекцию. Одних картин было не меньше двух десятков, и все имена: Тропинин, Боровиковский, Венецианов, гравюры Дюрера… Потом Мильчин уехал за границу на постоянное место жительства, я же совершенствовался в своих познаниях и, как-то будучи в Москве проездом, зашел в Третьяковскую галерею. В одном из залов я, к собственному изумлению, обнаружил доску с миниатюрами, которую купил у меня Мильчин. Под ней текст, указывающий, что эти миниатюры конца восемнадцатого — начала девятнадцатого века. Перечислены художники, писавшие их. Разыскал я искусствоведа, интересуюсь, откуда эта доска в Третьяковке и что она собой представляет.

— О-о, — загорелся искусствовед, — это наше лучшее приобретение за последние несколько лет. Там и Боровиковский, и Соколов. Бесценная вещь, национальное достояние, так сказать. И заплатили за нее немало, двадцать пять тысяч.

У меня в глазах потемнело.

— У кого купили? — спрашиваю.

— У гражданина Мильчина, был у нас такой, коллекционером себя считал. А сам прохвост высшей категории. Уехал за границу и коллекцию продал. Но я уверен, что он ухитрился немало вывезти, у него великолепная коллекция была, одни парные портреты шведских королей чего стоили.

— Вот так я заплатил за свой первый урок, друг Горацио, который мне преподнес мой наставник Мильчин. В сравнении с этим твой промах вообще ничего не стоит…

Корсакова давно уже нет, умер от сердечного приступа, а я все продолжаю собирать, испытывая взлеты, падения, восторг, постоянно вспоминая с благодарностью своего учителя, открывшего мне ни с чем не сравнимую, неведомую прежде, страну, в которой я, как и все другие, познавшие ее, чувствую себя первооткрывателем. Мой Николай Чудотворец висит на стене, напоминая о давно минувшем времени, вызывая одно лишь теплое чувство. Он является патриархом моей, уже весьма значительной, коллекции. За годы собирательства пришлось столкнуться с различными жизненными ситуациями, когда требовались не только выдержка, но и знание человеческой натуры, тонкий психологический анализ, не говоря уже о профессиональном мастерстве. Потому что, напав на след миниатюры серебряного портсигара с семицветной перегородчатой эмалью работы Ивана Хлебникова, не уступающего по своему мастерству знаменитому Карлу Фаберже, не было времени советоваться с искусствоведами на предмет атрибутации. Каждое мгновение либо приближало тебя к обладанию миниатюрой, либо, наоборот, навсегда удаляло. Вступал в действие известный принцип: не сумел убедить владельца расстаться с произведением искусства сегодня, завтра может оказаться поздно — либо передумает владелец, либо произойдет еще что-нибудь, что лишит тебя всяческих надежд; хотя бы приезд родственника, который может оказаться чересчур осведомленным по поводу истинной стоимости или наоборот, из категории тех, кто видит во всяком старинном хламе сокровище стоимостью в сто тысяч. Это, кстати, чрезвычайно распространенное заблуждение и с подобными людьми трудно иметь дело. Случается обратное, попадаются такие простаки, что готовы чуть ли не подарить редкую икону или серебряный канделябр. И это результат не душевной доброты, а дремучего невежества, потому как икона и канделябр попали к ним случайно; настоящий хозяин этих предметов в свое время знал им истинную цену.

Вот и приходится с одними бороться, стараясь любым путем убедить, что в этой статуэтке из нефрита ничего особенного нет, что это и вовсе не нефрит — вот видите, как легко царапается иглой, а нефрит камень твердый; с другими отыскивать приемлемый для себя предел оплаты, чтобы не выглядеть потом перед собой тем самым Мильчиным, надувшим молодого лейтенанта на двадцать пять тысяч, хотя и тот, в свою очередь, за миниатюры эту сумму не платил.

Конечно, такие находки, как та доска с миниатюрами — огромная редкость и случаются один раз за много лет, но нельзя исключать, что это произойдет и завтра! Случай в собирательстве играет огромную роль. О самих же коллекционерах ходят различные слухи: одни их называют мошенниками, другие придерживаются иной точки зрения, видя в коллекционерах чуть ли не спасителей непреходящих культурных ценностей, третьи — просто спекулянтов. Я думаю, что если придерживаться крайних точек зрения, то в любом коллекционере можно отыскать все вышеперечисленные категории, потому что в силу ограниченности средств каждый собиратель вынужден порой расставаться с чем-нибудь из своей коллекции, чтобы приобрести другое, более отвечающее направлению его собирательства, и я не видел ни одного, который бы продал дешевле, чем купил. Как правило, продают дороже, с учетом быстро меняющихся цен и моды на старину.