Полина Дашкова: Вечная ночь

– Эд, проверь, у него должна быть вторая машина, «Шкода» или «Опель». Выясни и сразу дай информацию наперехват, только уже за кольцевой, на Волоколамке или на Ленинградке. Там есть несколько объездных путей.

– Хорошо. Понял. Как думаешь, он вооружен?

– Не знаю. Все, Эд. Нет времени.

– Погоди, Дима, не отключайся, ты что, серьезно думаешь, он повез ее в это, как его? В Давыдово? Почему именно туда?

– У тебя есть другие варианты?

– Нет.

– Отправь Антона к Лобову. Пусть старик точно укажет на карте места, где Молох убивал слепых детей. Он должен помнить.

– Лобов? Кто это?

– Некогда объяснять. Антон знает, у него есть телефон и адрес.

– Гоминиды не ведают, кто они. Но оборотню все известно. Это более совершенный вид. Генетически он близок к человеку, настолько, что можно ошибиться. Странник не имеет права на ошибку.

Скрипучий голос вещал монотонно и вяло. Музыка кончилась. Дождь заливал окна, стучал по крыше. Молох свернул с трассы и ехал по проселочным дорогам. Машина подскакивала на ухабах, грязь летела из-под колес.

– Кирилл Петрович, проснитесь! Он сожрет вас, он убивал детей, он, не вы. Он Молох, он врет вам, Кирилл Петрович, вы больны, я могу помочь вам, вы это знаете, нет ничего необратимого. – Оля старалась говорить как можно спокойней, но голос все равно дрожал.

Она повторяла его имя. Он еще не лишился способности противостоять самому себе. Его реальное «Я» существовало, жило, иначе он не мог бы так легко адаптироваться, так безупречно притворяться. Оля пыталась пробиться сквозь капсулу бреда, но ничего у нее не получалось.

– Врет оборотень. Я не говорю с оборотнем, я обращаюсь к ангелу. Не плачь, не бойся, осталось совсем немного. Я не дам тебе задохнуться. Я спасу тебя.

– Кирилл Петрович, очень хочется покурить. У вас есть сигареты? Вы ведь тоже хотите. Давайте остановимся, покурим, передохнем. Сегодня был сумасшедший день. Порнографа убили прямо в отделении, в коридоре. Помните этот закуток, где больные смотрят телевизор? Киллер спокойно вошел и вышел. Никто его не заметил. Самое ужасное, что он бросил пистолет под лавку, и пистолет взял мальчик. Я рассказывала вам о нем. Марик, совсем ребенок, всего восемнадцать лет. Он чуть не выстрелил себе в голову. Кирилл Петрович, вернитесь, поговорите со мной, пожалуйста.

Машину сильно тряхнуло. Рядом послышался протяжный гудок и стук колес поезда. Окна запотели, она не видела, где они едут, но поняла, что пересекли железную дорогу.

– Оля, не надрывайся, – произнес знакомый, живой голос, – бесполезно.

– Кирилл Петрович, миленький, ну, слава богу, вы справились, я знала, что у вас получится.

– Оля, ты слышала, что я сказал? Не надрывайся. Я все равно убью тебя. Ты, душа моя, оборотень, и сама это отлично знаешь.

Дима никогда в жизни не был в этом чертовом Давыдове. Пока он ехал по Волоколамке, ему позвонил Лобов и сказал, что за памятником героям обороны Москвы есть неприметный поворот налево, там дрянная дорога, но это самый короткий путь.

– Как пересечешь железку, сразу бери вправо, проедешь два дачных поселка и упрешься в сосновую рощу. За ней озеро.

Старик говорил из машины. Он выехал вместе с группой.

Дворники едва справлялись с потоками воды. Дима разглядел станцию, будку. Шлагбаум медленно опускался, отчаянно звенел звонок. Приближался огромный, тяжелый товарняк. Гремели колеса, дрожали рельсы. Такие составы едут невыносимо долго. Можно потерять минут двадцать. Впереди, за пеленой дождя, мелькнули красные огоньки машины. Дима нажал на газ и проскочил перед поездом. Машинист возмущенно загудел ему вслед.

Справа был лес, слева заборы дачного поселка. Лобов сказал, что до озера можно дойти только пешком, через рощу. К тому месту, где Молох убивал детей, на машине не подъедешь. Дима не включал дальний свет, он надеялся, что из-за дождя Молох не услышит и не увидит его.

Второй поселок остался позади. Красные огоньки были все ближе и вдруг исчезли. Дорога уперлась в ряд темных сосен. Ничего не было слышно, кроме шума дождя.

– Ты, действительно, лучшая из моего выводка, Оленька. Но гордиться нечем. Это не твоя заслуга. Просто они все гоминиды, а ты оборотень.

Ноги вязли в мокром суглинке, хрустел заледеневший твердый снег. Дуло пистолета упиралось в спину. Шумел дождь, качались верхушки сосен. Оля слышала, как скрипят старые стволы, как гудит совсем близко электричка и лают собаки в поселке. Она больше не могла говорить. Что толку повторять: «Кирилл Петрович, опомнитесь, вам надо лечиться».