Олег Игнатьев - Самый длинный месяц

Климов представил вечно улыбающуюся физиономию Задереева, и в его памяти всплыла еще одна тирада: «Разве жены требуют правды? Они просят объяснения, соблюдают этикет. Ведь это черт знает что, если женщина не поинтересуется у мужа, где он был, что делал, почему не ночевал в ее постели? Так что нужно просто поднапрячь свою фантазию, ведь объяснение и правда — вещи далеко не однозначные».

Налетевший ветер заставил еще больше нагнуть голову и поддернуть воротник. Туманная сырость неприятно холодила шею, но на берегу Климову всегда хорошо думалось. Запахнув плащ и теснее прижавшись к будке, чей фанерный остов дребезжал под натиском берегового ветра, он простудно шмыгнул носом и, медленно покручивая на безымянном пальце обручальное кольцо, с щемящей нежностью подумал о жене, о детях. Он отдавал работе все свое время, с утра до вечера, и часто с грустью и виной думал о том, что и жена, и сыновья давно живут своей отдельной жизнью. Со своими, только им понятными жестами и недомолвками. Умом он понимал, что это далеко не так, но чувство собственной вины перед семьей не отпускало, как не проходило ощущение своей правоты, когда он целиком отдавался работе. Куда ни пни, одни пни, вспомнил он присказку деда и, как ни странно, нашел в ней утешение. Просто люди редко видят мир таким, каким он представляется другому человеку, пусть даже очень близкому, любимому, родному.

Его уединение было прервано ватагой юнцов. Надсадно гогоча и гримасничая, они сначала протолклись мимо него, но потом, решив, наверно, показать себя во всем неотразимом блеске дерзостной бравады, расположились рядом, на перевернутой скамье. Климов скорее ощутил, чем осознал причину их приподнятого настроения: вместе с ветром его обдало винным перегаром.

Один из юнцов в блестящей черной куртке и таких же черных джинсах из кожзаменителя столкнул сидевшего с ним рядом паренька с края скамьи и с нарочитой назидательной гнусавостью стал выговаривать:

— Изыди, Моня! Кто не соображает в картах, избегает общества мужчин и ничего не смыслит в горячительных напитках, тот плохо кончит: женщины лишат его ума!

Проговорив все это, он завалился на спину и начал взбрыкивать ногами:

— Йо-хо-хо!

— Какого ума? — возмущенно заблажил худущий, точно жердь, подросток в длиннополом кожаном пальто. — Если он не понимает в картах?

— Йо-хо-хо! — прихлопывая себя по ляжкам, заходился парень в черных джинсах. — Не понимает в картах, избегает общества мужчин…

— Да он дундук!

— Фефела!

— Ой, помру! — корчился от смеха и сучил ногами заводила. — Ни фига не смыслит в кайфе, охламон…

Паренек, которого осмеивала наглая ватага, смущенно улыбался и старался счистить пачкой сигарет прилипшую к ладоням грязь.

Понимая, что сосредоточиться на своих мыслях больше не удастся, Климов поднялся. Вот уж зря утверждают, чем проще нравы, тем крепче нравственность.

Разрозненная стая ворон, напоминавших собой обрывки копировальной бумаги, пущенные по ветру, низко пронеслась вдоль берега и скрылась за дощатым зданием яхт-клуба. Холодный осенний туман с его промозглой сыростью уплотнялся на глазах.

Поднявшись со своего шаткого ящика и собравшись уходить, Климов мельком глянул на продолжавших гоготать акселератов и заметил, как худущий штырь в длиннополом кожаном пальто ловким движением руки выхватил из кармана затюканного паренька связку ключей. Подбросив вверх, он перехватил их на лету и протянул на раскрытой ладони главарю. Тот хищно подцепил их за брелок, зыркнул поблудными своими глазами в сторону Климова. Паренек, счищавший грязь с ладоней, так ничего и не понял. Климов еще какую-то секунду смотрел на юнцов без всякой мысли, а потом внезапная догадка озарила его мозг: подумать только, как все просто!

Резко повернувшись, он почти побежал по каменистому пляжу к видневшейся около яхт-клуба телефонной будке.

— Сдрейфил мужик, скиксовал! — заулюлюкали сзади него, но он уже не обращал на них внимания. Если его догадка подтвердится, если дело обстояло так, как он предполагает, можно думать, что подул попутный ветер.

Когда он набирал номер, в трубке так неприятно-громко потрескивало, что у него засвербило в ухе. Естественно, первую фразу он не разобрал. Пришлось переспросить:

— Это квартира Озадовского?

Удостоверившись, что он попал туда, куда хотел, Климов задал профессору волнующий его вопрос и сквозь треск и шорох телефонных помех сумел разобрать самое главное: ключи от квартиры тот никогда не носил с собой, в брючных карманах, — для них он приспособил футляр из-под очков, который держал в портфеле.