Климов буркнул «нет» и дал возможность Легостаевой сесть позади Гульнова. Она все еще не могла прийти в себя от потрясения.
Высадив Елену Константиновну возле ее дома, Климов поплотнее закрыл дверцу «Жигулей».
Муж да жена — одна сатана.
— Вы о Шевкоплясах? — спросил Андрей, трогаясь с места.
— А то о ком же? — вопросом на вопрос ответил Климов и сказал, что эта парочка чего-то не того, н е договаривает. По крайней мере, жена вертела мужем, как хотела. Он вспомнил, как тот беспрекословно подчинялся ее воле, вспомнил постоянную его оглядку и подумал, что за этим самым мужем надо присмотреть. Лучшее орудие женщины — беспомощный мужчина.
Через два дня, поочередно вызывая к себе на допрос всех, кто так или иначе попал в круг подозрений, Климов установил, что в день ограбления квартиры Озадовского лифтер Семен Петрович на работу не выходил, был на больничном, но в лифтерской, как донесла одна старушка, кто-то «шебутил». Голос был «мужчинский», вроде как «Витьки — могильщика». «А может, я и проглупилась, — туг же пошла на попятную старушка. — Не возьму грех на душу». Но Климов и этой информации был рад. В нем уже возникло и теперь жило своей особой жизнью предчувствие открытия, а какое оно будет, время покажет. Рано или поздно он развяжет тайный узел, докопается до сути. Как говорят спортсмены, главное, не сорваться со старта до выстрела. Это что касается квартиры, а вот семейка Шевкопляс вызывала двойственное чувство. С одной стороны, обыкновенная бездетная пара с мещанским стремлением к благополучию, а с другой… в тайне их взаимоотношений сам черт ногу сломит. Андрей указал на одну несообразность: муж работает барменом в гостинице для иностранцев, а жена — вот странно, правда? — санитаркой в психбольнице. Возникает вопрос: что ее там держит? С такими данными, как у нее, а женщина она внешне эффектная, она свободно могла стать официанткой или горничной в той же гостинице, где трудится ее супруг. Для семейных пар такого склада это очень характерно: быть в одной системе и иметь возможность контролировать не только поведение друг друга, но, главное, чаевые. Ну и, разумеется, валюта.
Озадаченный подсказкой Андрея, Климов посоветовал ему заняться Валентиной Шевкопляс вплотную. Узнать, в чем заключается ее работа санитарки, и, конечно же, прощупать связи: деловые, родственные и так далее. Затем он разыскал Червонца и расспросил о Шевкоплясе: кто он, что он и откуда? Заодно спросил, нет ли у того на теле особых примет? Родинок, шрамов, рубцов.
Червонец ухмыльнулся. Уж кому-кому, а ему-то известно, что такое приметы, можно бы не расшифровывать. Ухмыльнувшись, он ответил, что имеются наколка в виде двухкопеечного круга с крестиком внутри, точно такая же, как у него самого, и задрал брючину. Наверное, не раз показывал, так это у него ловко получилось. На внутренней поверхности левой лодыжки, чуть выше щиколотки, синел татуированный кружок с крестом. Оказывается, Червонец и Володька Шевкопляс учились в одном интернате, вот тогда и «скорешились», пометили друг друга.
Климов в тот же день разыскал бармена и убедился, что Червонец сказал правду. У мужа Валентины Шевкопляс была похожая наколка: круг и крест.
Сомнений больше не было: Елена Константиновна ошиблась и на этот раз.
Темные, горбатящиеся под ветром волны тяжело вздымались, сумрачно накатывались на ребристый остов волнореза и устало бухались на крепкую его, в зеленых водорослях, скользкую хребтину.
Море по-осеннему штормило.
Подняв воротник плаща и вжав голову в плечи, чтобы хоть как-то уберечь за пазухой тепло, Климов приткнулся на пустынном берегу к заколоченной будке спасателей, подтащив к ней деревянный ящик, найденный им в закутке между киоском звукозаписи и чебуречной. Отрешенно глядя на хребтину волнореза, ушибаемую волнами, он пытался решить давний вопрос: кто мог хозяйничать в квартире Озадовского? Эксперты утверждают, что замок открыт ключом, ни о каких отмычках они и слышать не желали. Думать, что в квартиру залез Фифилыцик, тоже наивно. Уж кто-кто, а бывший вор на это не пойдет, он знает, что всегда под подозрением. Оставался Витька Пустовойт, его племяш, и, может, кто-то из подручных… тот же Червонец. Не очень вяжется, но может быть. Отдал свою одежду Шевкоплясу и, пока тот фланировал по городу, понятно, для отвода глаз, вынес из профессорской квартиры книгу и сервиз. Сначала спрятал их в лифтерской, а затем перетащил в другое место. Может статься и так, что это Шевкопляс отдал свою одежду Червонцу, когда столкнулся с Легостаевой. Тоже резонно. То немногое, что Климову с Андреем удалось узнать по ограблению, наталкивало на мысль о косвенной или же явной причастности дочки лифтера к этому делу, оно и укрепляло желание произвести в ее доме обыск, но прокурору эта версия вряд ли понравится — неоспоримых доказательств у них нет. С равным успехом можно просить ордер на обыск и в квартире стоматолога, этого любимца женщин, знатока их психологии. Как это он говорил? «Женщину очень трудно увлечь в спальню, но еще труднее оттуда выгнать». «Добродушный циник. Да у него только и есть, что умение пускать пыль в глаза», с неприязнью подумал он о Задерееве и стал размышлять о том, как поделится украденное, если тот замешан в грабеже. Вероятнее всего, ему — старинный фолиант, а ей — сервиз. Или же наоборот. Стоматологу сервиз… Нет, это чепуха! Зачем обычной санитарке редкостная книга? Ее болезнь — хрусталь, фарфор, посуда. У него была возможность в этом убедиться. Скорее всего, первый вариант: книгу получает стоматолог. Или получил уже. По крайней мере, многое истолковывалось не в его пользу, и прежде всего то, что он единственный, кто навещал профессора в квартире не однажды. Ну, и любовная интрижка с санитаркой не красила его, коль это так. Надо проверить.
Читать дальше