Толстый подбородок Слакогуза наплыл на ворот форменной рубашки.
— Не пыхти…
— …я сам…
— …как геморрой…
— Что ты сказал? — противясь возникающему чувству гнева и обиды, внезапно тихо, слишком тихо, спросил Климов. — Повтори.
На жирных щеках Слакогуза проступили мелкие сосуды.
— Ведешь себя, я говорю, как геморрой.
— Что «геморрой»?
— Ведешь себя по принципу: я вылез — вы со мной носитесь.
— Не я, а ты, — взорвался Климов, — этот самый!.. — Он старался пропустить мимо ушей издевку и не смог. — Бобер вонючий!
Климов все же стукнул по столу, взбешенный собственным бессилием и гневом.
— Видишь всю абсурдность ситуации и продолжаешь унижать меня, как сявку.
Климов чувствовал, что задыхается от злобы.
Слакогуз поправил у себя под брюхом кобуру.
— Чего слюною брызжешь? За собакой бежишь, что ли?
Он уже явно провоцировал на то, что в протоколах именуют «оскорбление действием». Колол издевками и ждал реакции.
Климов вскочил:
— Ну, вот что!
Слакогуз невольно отшатнулся, вжался в кресло, и рука его легла на пистолет:
— Но-но… Схлопочешь срок.
Климов еле удержал себя от мощного рывка вперед: он уже чувствовал «Макаров» Слакогуза у себя в руке… Скрипнул зубами. Перевел дыхание. Глянул в окно. Увидел дождевые капли. Мокрые, исхлестанные ветром листья тополя. Почувствовал, что остывает, успокаивается… как перед схваткой.
— Значит, так… — сказал он листьям за окном, — я сам ее похороню… Без всяких справок…
— И тебя посадят.
Слакогуз по-прежнему держал ладонь на кобуре.
— За самовольное захоронение — три года. Я предупредил.
Климов смерил его взглядом так, что тот сглотнул слюну.
— А брать, сажать кто меня будет? Ты? Тогда, бери! А я пока пошел.
Он двинулся к двери и на ходу услышал: «Заберут… Всех под гребенку… Геморрой…»
Ух, как ему внезапно захотелось обернуться, врезать от души, но Климов только дернул узел галстука и резко толкнул дверь.
Как мальчишка, взявший без спроса деньги на кино, ощущает стыд, раскаяние и злость за совершенный унизительный проступок, так и Климов казняще выговаривал себе за то, что все-таки не удержался, не смолчал, подставился под неприязнь Слакогуза, ответил на его издевки вспышкой ярости, вместо того, чтоб выжать, выклянчить, пусть даже и ценою унижений, столь необходимую для погребения на кладбище покойной бабы Фроси распроклятую справку. Все еще видя перед собой глаза Слакогуза, который говорил с ним так, точно открыто брезговал общением, Климов замордованно сбежал по лестнице, с дурацким вежливым полупоклоном пропустил мимо себя кокетливую паспортистку, заглянул в машину Слакогуза, желто-синий горбатый «Уаз». Под зеркалом заднего обзора кичливо крутилась на блескучей цепочке плюшевая макака с прохиндейской осклабиной и похабно вытертым задом. Отметив сходство макаки с хозяином машины, Климов несколько повеселел и, целиком оставаясь во власти только что пережитого, хорохорясь и петушась перед собой: а что нам будет, кроме нагоняя? пересек уныло-мрачный двор с застойной вонью выплеснутых под кусты помоев, отметил, что курятник так никто чинить и не собрался, лишь петух что-то квохтал, осматривая хлам и груду черных досок на земле: следы разбоя.
Редкие капли не по-осеннему короткого дождя еще срывались с листьев и ветвей, но дождь, как таковой, уже прошел. Небо нависало низкой влажной хмарью, и Климову казалось, что облака непосильной ношей ложатся на загривки гор. Сердцу становилось тесно от избытка сумрачного груза.
Переходя площадь, Климов пропустил мимо себя два туристских «Икаруса», с задернутыми шторками на окнах, и один длинный фургон с прицепом в сопровождении черного «рафика». После них остался густой шлейф дизельной гари. Плохо переносивший автомобильный чад и копоть: сказалось отравление угарным газом в армии — горел в Афгане, в бронетранспортере, Климов уткнулся в воротник плаща, надолго задержал дыхание и, крепко прихватив рукою шляпу, чтоб ее не сдуло ветром, нырнул в облако дыма, перебежал площадь и, резко выдохнув, еще раз глянул вслед проехавшим машинам. Хотя дорога впереди была свободна, «рафик» по-прежнему тянулся за фургоном, словно замыкал колонну.
«Странная экскурсия», — подумал Климов, проводив взглядом «Икарусы», фургон и черный «рафик». В том, что они шли одной колонной он не сомневался: слишком строго соблюдался интервал.
Явно генералы округа решили поохотиться в горах, хотя… все номера машин были гражданскими, военных индексов он не заметил.
Читать дальше