Метрах в пяти от него озябше перетаптывался с ноги на ногу еще один десантник.
Затаив дыхание, смягчая каждое движение, Климов передвинулся правее, наметил впереди себя укрытие: комель поваленного дуба, и, тихо перебросив свое тело, нырнул в потемки. Упав на грудь, ударился ребром. От боли резко втянул воздух и зажал зубами кашель. Подавился. Уткнулся в землю лбом. Надсадно выдохнул. И этого было достаточно, чтобы охранник оглянулся.
— Стой! — скорее для себя, чем для кого-то, сказал он и начал пятиться назад. — Стреляю сразу.
Распластавшись, вжавшись в землю, Климов пристально следил за каждым его шагом. Пальцами нащупал мелкий камень, чуть перевалился набок и метнул камень в кусты. Правее от себя.
Охранник тотчас развернул свой автомат.
Опасливо шагнул. Навстречу только что услышанному шороху. Климов еще раз метнул в кусты комочек грязи, выцарапанной из-под комля, и бесшумно отполз в сторону, левее.
Охранник замер.
Климов тоже.
Используя любой скрип дерева или шум ветра, постепенно подобрался к чуткому «десантнику», подкрался со спины…
Порывистый ветер и яростно хлеставший дождь заставляли часового ужимать голову в плечи и отворачивать лицо.
Это позволило Климову приблизиться на расстояние прыжка.
Он напружинился — ив этот миг «десантник» обернулся.
— Кто тут?
Ослепительный луч света вырвался из фонаря в его руке, и Климов инстинктивно пригнул голову и прыгнул.
В тот момент, когда охранник разворачивался к нему, перенося тяжесть тела с ноги на ногу, Климов подсек его, лишил опоры, и они, ломал ветки и кустарник, покатились вниз.
По хватке пальцев Климов понял, что противник сильный и опасный. Но удар локтем в висок лишил его сознания. Пальцы разжались. Климов придавил коленом сонную артерию, захватил голову и свернул шею. Прижал забившееся тело. Вогнал — до позвонков — под горло сталь. Обтер липкое лезвие. Толкнул бесчувственное тело, вытащил из- под него короткоствольный автомат, снял с пояса гранату.
Сунув клинок в ножны, полез вверх.
Туда, откуда только что скатился.
Неожиданно на его поясе заговорила рация. Видимо, включилась при падении. Климов тотчас ушел вбок, присел за камень.
— Седьмой, седьмой… ответь… седьмой, седьмой… я третий.
Климов прижался к камню и ответил.
— Здесь я. Что за кипишь? Уже поссать нельзя.
Третий взорвался.
— Ты мне, бля, ответишь! Недоносок! Спрашивают — отвечай, чумарь с подливой.
— Ладно, — виноватым тоном, глухо сказал Климов. — Че базлатъ впустую? Здесь я, здесь…
— Восьмого видишь?
Климов поднялся, подобрал скатившийся к камню фонарь, прижал стеклом к земле, включил и выключил: фонарь работал. Аккуратно вытер стекло изнанкой куртки, помолчал, делая вид, что вглядывается в темноту, и вялым голосом проговорил:
— Да вон он, подозвать?
— Не надо, — уже спокойным тоном сказал «Третий» и выключил рацию. — Стойте.
Старший не узнал по голосу подмены, и это придало Климову сил. Он быстро поднялся к тому месту, где торчал «Седьмой» и занял его пост. Сколько бы ни было охранников, их старший должен догадаться, что на площадке что-то происходит.
Долго молчал «Седьмой», «Восьмой» не отвечает…
Будь на его месте Климов, он бы уже насторожился. Даже, если допустить, что «Восьмой» спит, уснул, зараза, на посту, за что, конечно, и ответит, старший не успокоится, пока не узнает, в чем дело.
Панические мысли всегда невероятны и ужасны.
Едва Климов занял место «Седьмого», как до его слуха донесся легкий шорох и мягкое постукивание. Он повернулся — и замер от неожиданности. Сзади него маячила высокая фигура, передвигавшаяся влево-вправо на три- четыре шага.
«Да сколько же их тут? — мелькнуло в голове, и Климов резко сел, прижук на корточках. — Один другого ищет».
Охранник переступал с ноги на ногу, постукивал ботинком о ботинок и, увлеченный какими-то своими мыслями, не уловил момент, когда из-под плиты, вернее, из-за валуна, выбрался Климов. По-видимому, он не допускал, что на площадке может быть чужой. Уже светает, в смысле, уже утро, ночь прошла спокойно, никого и ничего… теперь бы врезать двести грамм, согреться после лютого ненастья, ветра и дождя, отменно закусить и — можно восвояси, сделав дело. Болтать по рации ему порядком надоело, все обрыдло и давно наскучило. Его поставили, он и стоял. Поэтому устал и хотел спать. Продрог, озяб, замерз. Чтобы согреться, стал постукивать ботинком о ботинок, представлять, что будет, когда акция закончится, когда получат баксы…
Читать дальше