Олег Игнатьев - Воздушный колодец

Но чертов «офеня» молчал.

Чтобы понимать реакцию людей, нужны не только интерес и внимание к ним, но в достаточной мере и терпение. Последнего обычно многим не хватает. Не хватало его порой и Климову. Или это ему так казалось, когда он выходил из равновесия, но сам он считал, что не хватает. Что касается Тимонина, который сидел, опираясь локтем о стол и закинув ногу на ногу, точно его в этой беседе, как и Гульнова, ничего не интересовало, то он не раз показывал другим, что такое мастер своего дела, постоянно напоминая, что самое главное в их работе — это умение владеть собой. Он был настоящим следователем — цепкая память, безукоризненная логика, хорошо развитое ощущение подвоха и способность к точно выверенным действиям. У него уже сложилось свое мнение о глухонемом и, видя, что у Климова на лице прорезается желание схватить допрашиваемого за грудки, он взял инициативу в свои руки. Если до этого допрос шел рывками, с недомолвками и путаницей, то теперь он потек по иному, более гладкому руслу. С легкой руки Тимонина, который не давал глухонемому умолкнуть, хотя особо и не нажимал, переводчик еле поспевал воспроизводить как можно правильнее речь задержанного.

— Я клянусь… конечно, я урод… вы можете меня упрятать… Вам-то что… но я не виноват. Не убивал, клянусь… зачем, зачем? Ведь я не сам… Я гад… но если бы вы знали… Это он… Зачем вы меня… А-а-а!..

Так кричат ночью в колодец, чтобы испугаться собственного эха.

Климов потер веко.

Удерживая в уме все, что выкричал «офеня», он уцепился за слова: «Пусть я подлец, но вы меня не видели». Где не видели? С кем? Когда? Почему глухонемого это так тревожило?

— Пусть ответит, где и с кем его не видели? Кто закончил гонку? Кто? Костыгин?

Разгадка была рядом, но ее трудно было ухватить.

Червовая дама с лицом Комарницкой, казалось, посмеивалась над Климовым — что возьмешь с глупого майора!

Несмотря на душившую его досаду, вызванную запирательством «офени», он не дал выхода своей горячноеги, лишь скрипнул зубами и передернулся: мразь, одно оправдание подонку, что убогий.

Тимонин придержал его: не распаляйся, не гони, и так расколем. Но глухонемой, припадочно визжа и брызгал слюной, уже валился на пол.

Упал, забился, пустил пену.

Климов терпеть не мог подобных сцен.

— Отпускай его, — сказал Тимонин. — Сейчас он невменяем. Он что-то знает за собой такое, что землю будет грызть, а нам не скажет.

— Ты думаешь, что это… он? — беря себя в руки, спросил Климов и отвел глаза от корчившегося на полу «офени». Не зря кем-то подмечено, что чем большее число людей работает бок о бок, тем тяжелее сохранить душевное равновесие.

Когда Андрей приподнял и посадил на стул безвольно присмирелого глухонемого, тот пришибленно заозирался, вздрагивая телом и прикрывал голову руками неизвестно от кого. Было ясно, что ему, действительно, сегодня не под силу давать какие-либо вразумительные показания.

Выдохнув воздух, застрявший от нервного спазма в груди, Климов уперся в стол руками и опустил голову: «офеню» надо отпускать. Тимонин прав: за глухонемым придется последить.

Не успела закрыться дверь за отпущенным на все четыре стороны «офеней» и вышедшим вслед за ним переводчиком, как принесли две телефонограммы: одну из Подмосковья, другую с Алтая. И если первая была ценна лишь той информацией, что Авдеев Ю.П. в городе Чехове не проживает, снялся с паспортного учета и уехал три года назад на Чукотку, то вторая изменила ход климовских мыслей. Пробежав несколько раз глазами текст и запомнив его про себя, Климов передал листок Андрею.

— Телефонограмма: «Сообщаем: человека, похожего на объявленного в розыск Костыгина Г.М., видели в горном районе Алтая у пещеры Кермес кулак. Начальник Горно- Алтайского ОВД. Подпись», — зачитал Гульнов.

Как говорится, приехали.

Жизнь словно задалась целью подкидывать одну загадку за другой. В глазах буквально потемнело. Так бывает, когда перегорают пробки.

Безусловно, сообщение следовало проверить. На случай нового «сюрприза».

После короткого совещания предложение Климова сводилось к одному: он руководит наблюдением за глухонемым, а Гульнов вылетает в Горно-Алтайск.

Узнав новость, Шрамко так нещадно затянулся сигаретой, что послышалось легкое потрескивание вспыхнувшего табака. Выдохнув синюшный дым, он мог еще поворчать, мол, все у них идет не так, как у людей, но в том, что они вышли на финишную прямую, сомнения не было. А ворчание начальства не в обиду: порой и недовольство действует успокоительно. Климов даже подумал, что если все пойдет хорошо и ничего непредвиденного больше не случится, он вправе будет подать рапорт на отпуск. Но не это, понятно, приобретало теперь первостепенное значение. Главное — как поведет себя на воле их «офеня», к кому потянется ниточка. Да еще занимал вопрос: кто там бродит по Алтаю у пещеры с экзотическим названием Кермес кулак?