Олег Игнатьев - Воздушный колодец

Слушая глуховатый голос Шрамко, он мысленно представил картину происшествия.

Выезд из города. Вдоль шоссе, которое идет над берегом, много прогуливающихся парочек. На предельной скорости мимо них проскакивают «Жигули». Сотрудники ГАИ не успевают выставить заслон и устремляются за нарушителем на своей «Волге». Чувствуется, что двигатель преследуемой «семерки» форсирован, но расстояние между двумя машинами постепенно сокращается. Понимая, что ему не оторваться, уже далеко за городом преступник отстреливается. Машину ГАИ заносит на обочину, и она врезается в опору дорожного знака «СКОРОСТЬ НЕ ОГРАНИЧЕНА». Все происходящее видит водитель движущегося навстречу бензовоза и резко преграждает путь преступнику. Красные «Жигули» на полной скорости врезаются в цистерну и взрываются. Через несколько секунд взрыв потрясает и бензовоз, завалившийся по инерции в кювет и тянущий за собой полыхающую груду металла… Из покореженной «Волги» с трудом выбираются сотрудники автоинспекции и бегут по направлению гудящего огня, но подойти к месту катастрофы нельзя из-за горящего бензина, растекающегося по асфальту.

Климов растерялся. Выходит, прав Андрей: Костыгин оставался в городе и это его он видел возле «Интуриста». Захотелось ничего не видеть и не слышать. Но слушать было что.

Эксперт научно-технического отдела, сухощавый, белобрысый, белобровый и, как многие альбиносы, с мелкими прозрачными глазами, бойко, не выдерживая паузы, чтобы за ним можно было записать, читал текст заключения.

— В сгоревшей машине марки «Жигули» найдены обгоревшие останки трупа, принадлежащие мужчине в возрасте двадцати пяти — двадцати семи лет, ростом не менее ста восьмидесяти сантиметров.

Как Костыгин, подумал Климов.

Эксперт сдул с листа невидимую пылинку и продолжил:

— В машине также обнаружен автомат десантного образца.

Под ложечкой неприятно засосало. Предчувствуя подтверждение своей догадки, Климов мысленно ругнулся: да не тяни ты резину, профессор!

Номер армейского автомата сто тридцать восемь тысяч семьсот шестнадцать.

«Мой!» — вздрогнул Климов. Теперь он безотчетно понял, что следствие достигло своей высшей точки и наступил перелом. Против Костыгина в его руках были неопровержимые доказательства. Сообщение экспертизы так вздернуло его, что он зажмурился. Какое-то мгновение сидел, закрыв глаза. Труп, автомат, машина… Все сходилось, все необратимо совпадало, резко изменяя ход событий. Так сметают с доски шахматные фигуры, попав в цейтнот. А он-то посылал Андрея на Алтай…

«Да, наверное, все-таки самое страшное — это родиться безмозглым, но старательным», — запрезирал себя Климов, видя, что его план розыска невосстановимо рухнул, как какая-нибудь жалкая дощатая хибара, погребая за собой в клубах пыли те доводы и факты, которые мог слопать без горчицы разве что стажер, салага-первогодок, а уж ни в коем случае не он, стреляный оперативник. Мысль о том, что все эти дни даром ел свой хлеб, была невыносима. Нельзя сказать, чтобы он сделался слепым, глухим, беспомощным, но минутное оцепенение он все же испытал. Это не было тем отупением, какое наваливается после интенсивной умственной работы или ряда бессонных ночей, и не напоминало оглушенность ныряльщика, поднявшегося на поверхность с большой глубины. Это было состояние охотника, влупивше го заряд дроби в резиновое чучело вместо дикой утки. Казалось бы, попал, а вот не рад.

Так или иначе, ему пришлось справиться со своим замешательством, пусть коротким, но произведшим впечатление холодного душа. Очевидно, в деле, которое он раскручивал, нужно было быть умнее себя.

Эксперт пощипал бровь, откашлялся, и собравшимся было сообщено, что в металлическом ящичке, отдаленно напоминающем старинный портсигар, который нашли под водительским сиденьем сгоревших «Жигулей», находились серьги с бриллиантами и десять платиновых пластинок, размером сколько-то там миллиметров, — на этом Климов внимание не заострял; золото и ценные металлы не по его части. А вот серьги могли принадлежать Комарницкой. Надо будет показать их квартирной хозяйке.

Эксперт умолк и попросил разрешения сесть.

Возникла пауза.

Все услышанное надо было хорошенечко обмозговать.

Климов покрутил на запястье браслет часов и еще раз самоуничижающе подумал, что самое трудное — это понять, на что ты способен.

Тимонин, которого Шрамко счел нужным пригласить, легонько подмигнул Гульнову: давай, мол, открывай дебаты. Первыми заслушивают младших.