Андрей Мягков - «Сивый мерин»

Соратники, как показалось Севе, внимали ему в эту бессонную ночь без видимого восторга, на откровенную лесть реагировали прохладно и, похоже, оба повели себя «по Зощенко»: в душе затаили некоторое хамство.

Поэтому разыгранная ими в кабинете в общем-то безобидная сцена Севу очень обрадовала.

Правда, маленькие нюансы здесь всё же проглядывались.

Полковника Скоробогатова подчинённые называли по-разному, в зависимости от отношения к нему в данный момент: или Скорый (а Юрий Николаевич действительно обладал феноменальной реакцией, быстро мыслил, оперативно принимал решения, за что его уважали даже недруги), или Богатый (а богатых, как известно, на Руси издревле не любили, считали кровососами и жуликами). И если Трусс назвал начальника Богатый, значит решение назначить Мерина старшим группы всё-таки его задело.

Да и Яшин обычно не разменивал свой редчайший дар по пустякам и прибегал к нему исключительно в экстремальных ситуациях, когда нужно было уличить бандита или обвести вокруг пальца обнаглевшего коллегу — значит, и здесь не всё так просто, и сегодняшние безутешные его всхлипы, можно не сомневаться, только цветочки, за которыми по законам растительного мира обязательно последуют ягоды.

Пусть так.

Но что значат эти безболезненные психологические укусы по сравнению с той невероятной лёгкостью, которую испытывал теперь Мерин, когда рождённая мышью гора свалилась к его ногам.

И только однажды в это утро у него ещё раз сжалось сердце.

После того, как наполненные стаканы перед иссушением были сдвинуты в ритуальном приветствии и неожиданно повисла недолгая пауза. Трусс должен был сказать: «Не тяни, начальник. Х…ль молчишь? Выпить хочется».

Он не мог этого не сказать. Но он сказал другое.

Потому что по природе своей был человеком понятливым.

Он сказал: «За нас, ребятки. Поживём».

И они выпили.

Так бывало всякий раз, когда в этом кабинете появлялся трупный след очередного дела.

Сотруднику опорного пункта дома № 6 по Шмитовскому переулку младшему лейтенанту Шору на вид было лет сорок пять. Плотный, широкоплечий, с красным обветренным лицом он походил бы на всех своих собратьев по профессии, если бы не обтянутый безразмерной форменной рубашкой в полном смысле слова выдающийся живот.

В милицию он попал сразу после армии, мальчишкой, прошёл все многочисленные ступени иерархической лестницы, отвагой не отличился, особым рвением не страдал. Крестьянский ум и природная смекалка открыли ему глаза на никчёмную хлопотность начальственной должности и он, не искушаемый честолюбивыми намерениями, сознательно довольствовался малым.

Для постороннего же наблюдателя несоответствие седины в волосах и ничтожного количества звёзд на погонах выдавало в нём или непроходимого тупицу, которого неприлично поощрять положенной аттестацией, или человека думающего, самостоятельного, так и не сумевшего вписаться в милицейскую структуру.

Мерину предстояло в этом разобраться, ибо на показания оперативника он очень рассчитывал.

— Нет, я двадцать четыре года здесь, такого пожара не упомню. — Обладатель безразмерного живота неспешно заполнял неказистый кабинетик басом-профундо, отчего речь его, если уклониться от небогатой её содержательности, напоминала процедуру церковного отпевания.

— Не было такого, однозначно не было. Дом новый, проводка новая — пять лет — что за срок? Рвануло, это как пить дать. Не от спички или там папироски, смешно сказать: тогда скатерть загорается, стол, занавески — всё поочереди — дым валит, соседи нюхают — все же одним воздухом дышим — с улицы видно, наш человек чужими окнами больше чем своими интересуется, к бдительности приучен, пожарных вызывает, когда только в пепельнице окурок затлел и пластмассой потянуло. Те приезжают, работают — будто за деньги, любо смотреть, собой рискуют, ребята, надо отдать им, шустрые, обучены: если пожар, а не поджог или, скажем, взрыв — никогда ничего не сгорит. Однозначно. Всё успеют и не погибнет никто — редчайший случай. А если читаем: сгорело оборудование на миллион или там документация какая — всё, сливай воду, пожарных можно не вызывать, не торопиться, что нужно — обязательно сгорит. Преступление. Так и здесь. В сорок шестой на Шмитовском — ежу понятно — рвануло. Однозначно.

— А что за криминал там в квартире, если бомбы взрываются?

— Да в том-то и дело, что нет там криминала. Никакого. Однозначно. Артист проживает. Или проживал — как теперь говорить-то? Труп не опознали ещё? — Уполномоченный, не глядя на Мерина, скосил голову в его сторону: конечно, пацанов-недоростков пускают в уголовку, какой от них прок?