Леонид Пузин - ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО ГОСПОЖА РАБЫНЯ

(По мнению Брызгалова, уборщица, скорее всего, сказала правду. Будь какой-нибудь документ — она бы его отдала администратору. А деньги бы — побоялась. Украсть деньги у кого-нибудь из гостей Долгова — по нынешним временам могут ведь и убить. Вот только…)

— Клавдия Ивановна, вы в котором часу приходите?

— В одиннадцать. В час мы открываемся, а после спецобслуживания тут такое бывает…

— А в четверг? Тоже — в одиннадцать?

— Конечно. После юбилея-то. Хотя Алексей Дмитриевич человек обстоятельный, и гости у него в основном солидные, но ведь водочка… известно, какой после неё порядок… убирать замучишься…

— И куртка? Висела, Клавдия Ивановна, когда вы пришли в четверг? Или, может, лежала на чём-нибудь? Например — на стуле?

— Висела. Здеся в углу, как и сейчас висит. Но только сразу-то я в зал прошла — там же делов по горло — а на курточку опосля. Внимание обратила, значит.

Стало быть, без присмотра сазоновская куртка висела несколько часов. И во время вечеринки, и после: до часу, а то и до двух четверга — мог кто угодно взять из кармана то, что ему нужно. И никто бы на это не обратил внимания. Конечно, экспертиза может выявить что-нибудь любопытное — кутку необходимо отправить к Гаврикову, но… опыт подсказывал майору: здесь на удачу рассчитывать нечего. Единственное — установить, действительно ли эта куртка принадлежала Сазонову, а более… ладно, Гавриков разберётся! Сейчас — другое. Подсобка — куда, вероятней всего, охранники отнесли пьяного музыканта.

Подсобка неожиданно оказалась просторной — примерно, двенадцати квадратных метров — чисто прибранной каютой. В которой, помимо хозяйственного инвентаря, находились алюминиевый (общепитовский) стол, три "разностильных" стула и пара сооружённых из купейных полок низких топчанов. "Для рекреации не рассчитавших своих сил в отношении спиртного гостей "Поплавка". Тех, разумеется, которые на "спецобслуживании", - догадался Брызгалов.

— Клавдия Ивановна, а здесь в подсобке вы в четверг убирали тоже?

— Убирала. А как же. Но только — сначала в зале. И на лестнице — вместе с вестибюлем. Где, значит, люди. Чтобы к открытию было чисто. А здеся — после. Должно быть — в два. Может — в начале третьего.

— И ничего, Клавдия Ивановна, необычного не заметили? Например — крови?

— Крови — нет. Крови не было точно. Блевотина — да, была. Тут вот, возле кушетки. Не скажу, что много — некоторые паразиты всю подсобку заблевывают, — а этот, нет. Раз, наверное, траванул — и на палубу. В речку, значит, чтобы — с кормы.

— А на палубе, Клавдия Ивановна? Крови вы не заметили тоже?

— Так на палубе — сторож. С утра убирается. Вообще-то — одно название, что убирается. Бухнет несколько вёдер воды, шваброй разотрёт — и привет. Но деньги ему за это плОтят. Лишнюю тыщу в месяц.

— Э-э, Клавдия Ивановна, деньги лишними никогда не бывают. А тысяча по нынешним временам — так… на курево да на пиво…

Брызгалов уже собирался заканчивать разговор с уборщицей, но вдруг подумал:

— Клавдия Ивановна, на корме — это отсюда? — Жест рукой в сторону открытой двери подсобки.

— Отсюда — откуда ещё. Ну, будь человеком, сделай четыре шага — и блюй себе на здоровье! Так нет — мало которые! Ведь после каждого спецобслуживания всю подсобку заблёвывают, сволочи! У Алексея Дмитриевича-то ещё ничего — только один, да и он не много! А бывают такие гады! А всё водочка…

"А до смерти четыре шага, — ассоциативно пришло на ум майору, — для Дениса Викторовича, похоже — да! Эти четыре шага — от кушетки в каюте до ограждения на корме — действительно оказались четырьмя шагами до смерти… Но чтобы всё так совпало? Это же надо, чтобы убийца действительно продал душу дьяволу?!"

Брызгалов отпустил уборщицу и прошёл к поручням на корме. В самом деле — ё, к, л, м, н! — четыре шага. У пьяного, вероятно, больше — пять или шесть… но совпадения, совпадения?! Не говоря уже о двойниках, в этом чёртовом расследовании о чём ни подумаешь — будьте любезны! Очередная несообразность, как собачонка, виляет хвостиком под ногами! И дразнит, зараза, дразнит! Искушает и вводит в соблазн! Да, Игорь Олегович, кашу ты заварил крутую!

"Но что бы там Бутов ни заварил — нынче у него другой Судья. Надо надеяться: Человеколюбец. А вот его убийца…", - Брызгалов поймал себя на том, что уже несколько минут, навалившись локтями на поручни, рассеянно смотрит на завихрения речных струй за кормой "Поплавка", полностью перенастроив ум на созерцательный лад. Поймав себя и немножечко рассердившись, — к чёрту, майор, созерцать будешь после, а сейчас действуй! — вернулся в каюту и сел на топчан. (Не на тот, возле которого, по словам уборщицы, была блевотина, а на соседний.) Попробовал, рассредоточив внимание, получить заветную "картинку", но скоро отказался от этих, не совсем безболезненных для воображения, попыток — вздор! Прошло уже больше трёх дней, всё в каюте перемыто и переставлено — какая уж тут "картинка"! Но и ещё: обозвав эту его способность учёным словечком "эйдетизм", Кандинский вольно или невольно посеял сомнения — если в конечно счёте "картинка" всего лишь плод его буйной фантазии, то и цена ей соответствующая.