Анна Малышева - Саломея

– Они двоюродные, – небрежно бросил следователь, снова выдвигая ящик стола и роясь в нем. – Где-то у меня тут печенье завалялось… Вы уверены, что чайку не желаете?

– Уверена, – нетерпеливо бросила женщина. – Но ведь Анастасия Петровна живет в том же доме, что покойный профессор, у нее должна быть хорошая квартира… Значит, судя по всему, ей-то Коломенцев помогал материально?

– Какое там! – с набитым ртом ответил Журбин. Он жевал так сосредоточенно, что даже брови на лбу шевелились, а проглотив печенье, охотно пояснил: – Анастасия Петровна прописана в той же трущобе, в Мытищах, вдвоем с сестрой. Эту квартиру когда-то получил от завода отец Анастасии Петровны, а потом туда уже и прочие Коломенцевы из Рязанской области потянулись… Несколько братьев и сестер приехало, большая была семья. А пути у всех разные… Вот, Вадим Юрьевич стал всему миру известен, а эти сестрички всю жизнь в чужой тени прожили… И это судьба, знаете, с ней не поспоришь! – Он открыл лежавшую на столе папку: – Вот, у меня полный отчет. Анастасия Петровна Коломенцева, по мужу Кирюхина, с две тысячи первого года проживает на квартире у женщины, за которой ухаживает. Та – инвалид, сперва у нее была лишь частичная неподвижность, теперь уже полная. Анастасия Петровна ей все равно что нянька. Попутно она подрабатывала консьержкой. К ней все так привыкли, что считали ее полноправным жильцом дома, а она всего лишь наемный работник при лежачем больном. Устроила ее на место сиделки, к слову, двоюродная сестра, но то ли из спеси, то ли по каким-то другим соображениям сама этого родства не афишировала. Кстати, женщина, за которой ухаживает Анастасия Петровна, в ночь на пятнадцатое марта приняла новое лекарство. Оно подействовало на нее так сильно, что она проспала до позднего утра, так что сказать, отлучалась ли ее сиделка, не может. Но это, в общем, все равно. Вы гениально вычислили сообщницу, Елена Дмитриевна! Другого слова не подберу! Как она могла спуститься на вахту утром пятнадцатого, если перед тем не проходила мимо ночной вахтерши, в этом подъезде не проживала и друзей не имела? Вопрос интересный, но по сути мелкий… А вот вы, когда нашли дверь между квартирами, взяли да вспомнили об этой въедливой тетушке. Вы вспомнили, а другой бы забыл! Потому что это опять же ерунда, пустяк! А ведь соль любого следствия в том, что все необъяснимое должно быть объяснено. Самый ничтожный факт, если он необъясним, опасен! Как говорится, мал поплавок, да сома поволок!

На Журбина начинал действовать выпитый с чаем коньяк. Следователь сделался необычайно многословным, его глаза сузились и заблестели, он широко жестикулировал почти опустевшим стаканом:

– Вы меня с этой Кирюхиной опередили, да как здорово опередили! Я ведь только-только собирался ее за жабры взять, поинтересоваться, чем она ночью в чужом подъезде занималась. А вы мне раз – и на одной чистой интуиции, как на сливочном масле, целое дело зажарили! Понятно, конечно, что вам бы в одиночку всей правды не допытаться, ну а мы своими техниками за два дня этих сестричек на чистую воду вывели. За что вам сердечное спасибо!

Он протянул было Елене руку, но, обнаружив в ней стакан, опомнился и расхохотался:

– Хорош я, хватит! Это на радостях, знаете! Ведь мне это дело все печенки выело! И убийство – и не убийство. И есть виновные, и нет их! Доказал ведь ваш друг, Шапошников, свое алиби! Связался с нами его польский партнер, и на хорошем русском языке поклялся, что в переписке шла речь о таких подробностях, каких никто, кроме Михася, не знал. Да еще Шапошников передал ему под утро факс, а там в конце значился привет жене партнера и поименно его троим деткам, а знаком с ними был опять же, один Михась. Как-то ездил в Польшу на переговоры и бывал у них в гостях. Получается, что ночью в офисе в Интернете сидел все же Шапошников, а совещаться они закончили только к утру, когда с профессором все было кончено. Такие дела, Елена Дмитриевна!

– Вот об этом я и хотела вас спросить. – Женщина без всякой необходимости теребила лежавшую на коленях сумку. – Его отпустят?

– Шапошников похитил драгоценностей, по самым скромным подсчетам, на три миллиона рублей. – Журбин спрятал в ящик стола недоеденное печенье и, налив из чайника в стакан остывшей воды, залпом ее выпил. – А мы сажаем людей и за пару тысяч… Сами понимаете, не могу я его отпустить до суда. Да и зачем? Все равно ему сидеть.

– А если дочь заберет заявление о краже?

– Дочь, да… – вздохнул следователь, разом перестав улыбаться. – Что-то мне в это мало верится. Озлобилась девчонка, и ее нетрудно понять. Озвереешь тут, если тебя родня обкрадывает и в тюрьму загоняет… Ведь эта Наталья Павловна изобрела такое, на что человеку с обычными мозгами решиться невозможно! Не зря все-таки у нее брат профессор!