Андрей Мягков - Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина

Впервые с тех пор, как помнила себя, она полюбила.

И с тем же неукротимым жаром, коим до недавнего времени, в беспечной корысти отдаваясь поискам плотских утех, одаривала партнеров, она, очертя голову, кинулась в этот безбрежный океан незнакомых, неизведанных чувств.

И — утонула.

Федор Колчев — сын ее многодавнего любовника, вчерашний школьник, которого она купала в ванной, «зеленкой» мазала разбитые коленки, лечила от разных детских болезней, иногда подшлепывала и ставила в угол, вдруг стал для нее всем, без чего не мыслится земное существование: солнечным светом, воздухом, весенней зеленью, пением птиц, улыбками фортуны… и мужчиной.

Четыре сном промелькнувших года тайные любовники наслаждались радостью обладания друг другом, пока неожиданно свалившаяся на Федора напасть чуть было не разрушила эту благостную идиллию: параллельно с постижением основ международных отношений в престижном вузе он в свободное от учебы время с головой отдался весьма популярным в те годы среди студентов карточным баталиям и в одну неудачную ночь с одного майского дня на другой, в силу тотального невезения, был нокаутирован чернокожим сокурсником зимбабвийцем Нгуа Нгу очень многоцифровым проигрышем. И все бы ничего, добрый товарищ из далекой африканской страны позволил «Фьеде» не торопиться с долгом, подкопить сбережений, но тут, как назло, из Катманду проверить успехи своего Нгуа Нгу прилетел его родитель Нгу Нгуа и, узнав о столь удачном поведении сына, в, отличие от того, проявил нетерпение. Взять такую сумму Федору было неоткуда, непреклонный Нгу грозил обращением в деканат, что неизбежно повлекло бы за собой позорнейшее увольнение из МГИМО, поэтому незадачливому должнику ничего не оставалось делать, как обратиться с поклоном к Лерику.

Возможность оказаться полезной любимому вознесла Валерию Модестовну на седьмое небо, и операция по отъему у банкира Тыно М. Ю. незначительной для того толики зеленых банкнот прошла как нельзя более гладко: Нгу Нгуа отбыл на Родину небедным человеком, а Нгуа Нгу продолжил изучение отношений между народами вперемешку с изобретением за карточными столами новых шулерских тонкостей.

Но…

«Ничто на Земле не проходит бесследно…» Это мудрость из песни Пахмутовой — Добронравова.

«Ни одно доброе дело не остается безнаказанным». Это народная мудрость.

Не хочешь нажить врагов — не давай взаймы, тем паче безвозмездно. Это уже никакая не мудрость, а немудреная жизненная проза, с которой лоб в лоб столкнул Лерика безжалостный собственный опыт: после этого для Федора столь благополучно закончившегося инцидента его любовь к своей благодетельнице, как мелкие лужицы поздней осенью по ночам, стала покрываться непрочной корочкой льда, и хотя до полного охлаждения, до метелей и сугробов было еще далеко, но женское чутье подсказывало, что «зима» не за горами и временная «оттепель» возникала все реже и реже. Она таскалась за ним по командировкам, делала дорогие подарки — после «Мазерати» они ненадолго укатили во Францию на Лазурный берег и в те дни никакой медовый месяц не мог бы сделать ее более счастливой, — до помутнения сознания не верила, как бы ни старались бывшие подруги, в его «невесту — дочь посла», несколько раз ложилась на всевозможные бессмысленные «подтяжки» и «увеличения»… Тщетно: катастрофа — а именно так представлялось ей неизбежное охлаждение Федора — приближалась, хоть и без демонстрации с его стороны, но и не столь умело, чтобы она могла этого не замечать.

И вдруг — о, радость! Не верь после этого в провидение! — любимый вновь оказался в полной от нее зависимости.

В мае прошлого года в предместье Парижа служебную машину Федора Колчева прошила строка автоматной очереди. Водитель скончался на месте до прибытия «скорой помощи», сам же молодой дипломат, сидевший на пассажирском месте, отделался относительно легким ранением плеча, в тот же день был доставлен в Москву и прооперирован в военном госпитале.

Французская полиция несколько месяцев усердно демонстрировала российскому посольству бурную деятельность по поимке злоумышленников, арестовывала и выпускала на свободу представителей неблагополучной части столичного контингента — клошаров, карманников, мелких домушников и, наконец, сославшись на отсутствие каких бы то ни было улик по данному делу, нажала на тормоза, и преступление плавно перекочевало в разряд не подлежащих раскрытию.

Федор же после выписки из госпиталя заметно увял, по больничному листу на работе не появлялся, месяц без малого затворничал в своей квартире, в Переделкино не показывался, на телефонные звонки отвечал неохотно и односложно. Лерик в неопределенном статусе — жены ли, любовницы, домашней хозяйки — почти ежедневно приносила туда продукты, стряпала, мыла, стирала, вытирала пыль, проветривала, выносила мусор и без видимых признаков благодарности со стороны хозяина униженно отбывала восвояси.