Андрей Курков - Последняя любовь президента

– У тебя не топят? – спрашиваю я.

– Топят, но из окна дует.

– Так заклей окно.

– Не хочу. Ты знаешь, когда этот холодный сквозняк касается ночью моей кожи, я получаю странное удовольствие. Словно до меня дотрагивается любимый с того света.

Я в это время пил вино. Отличное, породистое бордо. И чуть не поперхнулся.

– Тебе нужен психолог, – прошептал я откашлявшись, отнимая ладонь ото рта. – Какое же это удовольствие?

– Я же сказала – странное! Понимаешь, иногда и боль может оказаться странным удовольствием. Ты когда-нибудь убираешь заусеницы вокруг своих ногтей?

– Заусеницы? – Недоумение заполняет мой взгляд, направленный на Майю.

– Ах да, ты ведь и не знаешь, что это такое! Как всякий мужчина. Сначала они тебе не мешали, а потом ты просто отдавал свои пальцы в руки специалистам, и они тебе сами аккуратненько подрезали, шлифовали ногти, убирали заусеницы.

Она была права. Но я не имел никакого желания это подтверждать – ни словом, ни жестом, ни кивком. Но она и не ожидала подтверждения.

– А я, – продолжала Майя, – когда привожу в порядок ногти, то кожу у основания ногтя соскребаю до тех пор, пока не почувствую особую, колющую боль. И мне это нравится. Для меня такая боль – особый сигнал! Колокольчик! Который звенит, напоминая, что я жива, что все мои нервные окончания готовы принимать и воспринимать окружающую жизнь. И реагировать на нее. Я всякую боль на себя примеряю. Будет тебе больно, я и твою боль примерю! Когда с Игорем это произошло, я была готова его сердце себе пересадить, чтобы и эту боль сделать физической, чтобы носить его в себе до смерти. Сейчас эта боль уже не актуальна. А новой нет.

Последние слова она произнесла с сожалением, и я едва удержался от того, чтобы снова не посоветовать ей обратиться к психологу или психиатру.

Но вместо этого я предлагаю пойти и выпить кофе у нее, там, где холодный сквозняк вызывает странное удовольствие.

Она пугается. Наотрез отказывается. Говорит, что ей вообще кофе не хочется. И буквально через пять минут уходит, оставив меня в весьма озадаченном состоянии.

«Почему? – пытаюсь я понять такую ее реакцию на мое безобидное предложение. – Или все-таки она посчитала мое предложение двусмысленным?»

Я вдруг начинаю хохотать. Меня осенила догадка: Майя могла подумать, что я просто ее возжелал как женщину! Да, женщина могла бы так подумать, хотя у меня и в мыслях до сих пор не было никакого эротического любопытства к ней, к Майе. Но сказать ей это – обидится. Помолчим.

Киев. 11 мая 1985 года.

К универмагу «Украина» мы с Мирой и ее мамой приехали за полчаса до открытия. Подошли к группе людей у центрального входа.

– Номер сто пятнадцать! Фамилия? – выкрикивал кто-то.

– Иванченко! – ответил женский голос.

– Вы теперь сто четвертая!

Я видел, как женщина наслюнявила огрызок химического карандаша и быстро написала им свой новый номер на ладони.

– Это очередь на холодильники, – понимающе объяснила мне Мирина мама.

Мы отошли чуть в сторону.

Универмаг открылся ровно в девять. Мужские костюмы продавались на втором этаже.

Уже через пару минут мы нашли нужный отдел и разбрелись по нему, рассматривая однообразное разнообразие мужских костюмов. Отличались они в основном только размерами. Конечно, были тут и черные, и темно-синие, и даже серые костюмы, но все одинакового покроя.

– А какой у него теперь размер? – спросила, оглянувшись на дочку, Лариса Вадимовна.

– Ну, он примерно такой, – Мира обняла воображаемого отца.

– Так похудел? – удивилась мама.

Мира пожала плечами.

– А у тебя какой размер? – спросила она, прищуренно глядя на мой потрепанный джинсовый пиджачок, купленный еще года три назад у знакомого фарцовщика.

– Сорок восемь-пятьдесят, – ответил я.

– Так он что, – Лариса Вадимовна опять перевела взгляд на Миру, – он что, худее его? – кивнула на меня.

– Да, худее и ниже.

– Ну, что ниже, это я помню! Но на всякий случай лучше взять сорок восьмой. – Снова взгляд в мою сторону.

Минут через пятнадцать она остановила свой выбор на сером костюме швейной фабрики «Салют». Ничего особенного. Пиджак на четырех пуговицах, брюки с молнией в ширинке. Вполне пристойный выбор. Только цвет мне не понравился. Слишком мышиный.

Рубашку и галстук купили за пять минут. А вот в отделе обуви пришлось потоптаться. Размера ноги Давида Исааковича никто не знал. Мама Миры решила вычислять размер с помощью логики. Чаще всего встречается сорок второй. Вот и у него, она кивнула на меня, тоже сорок второй. Но Давид ниже на полголовы. Тридцать девять – это еще женский размер. Настоящие мужские размеры начинаются с сорокового. Так что у Давида, наверное, сорок первый!