Андрей Курков: Последняя любовь президента

Киев. Май 1975 года. Воскресенье. Ночь.

В воздухе – смесь запахов цветущих акаций и каштанов. Мне четырнадцать лет. Я возвращаюсь пешком с легкой пьянки, из центра. Иду по совершенно безлюдной дороге. Улица Туполева. Слева – авиазавод, справа – забор овощной фабрики. За забором – легкое зарево искусственного рассеянного света: в теплицах не дают спать ранним огурцам и помидорам. Издалека слышны шаги человека. И мои шаги тоже. Я подстраиваю свой ритм под ритм чужих шагов. Я иду шаг в шаг с кем-то, идущим мне навстречу. Потом вижу его. Он идет по другой стороне дороги – мы соблюдаем традицию правостороннего движения (хотя я еще не знаю, что существует левостороннее). «Откуда идешь?» – кричу я своему, похоже, ровеснику. «С Блюхера на Святошино!» – отвечает он. «А я с Саксаганского на Туполева!» Потом мы кричим друг другу: «Удачи!» И проходим мимо. Расстояние между нами начинает увеличиваться. Я сбился с ритма его шагов, постепенно его шаги затихли, как затих в моем теле недавно выпитый портвейн. Справа появился наш местный «то-ли-парк-то-ли-сад», за которым начинаются шахматные ряды «хрущевок». Первый ряд – это «шестнадцатые» дома, я живу во втором доме второго ряда. Восемнадцать-А. На пятом этаже. У меня в кармане ключ, которым я должен очень тихо открыть дверь. Но, уже свернув во двор, я вижу, что у нас на кухне горит свет. Меня ждут… Будет десять минут скандала. Потом все затихнет. И наступит понедельник.

Киев. Май 2015 года. Понедельник.

Веснушки появились на моем теле совершенно неожиданно. Через месяц после операции. Сначала на груди, потом поднялись до плеч и покрыли предплечья. Постепенно они обрыжили все мое тело, даже тыльные стороны ладоней и пальцы. Дерматолог только пожал плечами. Сказал, что на лишай это не похоже. Скорее всего, сказал, это связано с генетикой.

– Господин президент, у вас в роду были веснушчатые? – спросил он.

– У нас в роду были инсульты, инфаркты и рак молочной железы, – сказал я. – Не было близнецов и туберкулеза. О веснушках я не знаю.

Тем не менее, я просмотрел все семейные фотографии, лежавшие в двух старых кожаных портфелях на антресолях. Вкус антресольной пыли до сих пор ощущается у меня на языке. А на черно-белых снимках я не увидел ни одного явно веснушчатого лица. Зато оживил в своей памяти лица сестер, братьев, дядьев и теток.

Профессор-онколог, которого мне вызвали на следующий день, отверг идею рака кожи.

– Рак – явление очаговое, а вы покрыты веснушками с ног до головы. Не беспокойтесь. Вы же видите, как меняется климат. Глобальное потепление… Тут могут быть десятки причин, но кожа у вас – здоровая. А что это за шрам? Операция на сердце?

Шрам стал моим слабым местом. Сразу после операции. Когда я его пристально рассматривал в зеркале, то заметил, что именно линия шрама была эпицентром моих веснушек. Собственно, линия была одной сплошной вытянутой тонкой веснушкой. Хотя это и звучит странно, ведь веснушка – это точка, а точка вытянутой быть не может.

Киев. Март 2015 года.

Я очнулся после операции ранним утром. В двухкомнатной палате-люкс кровать стояла прямо под широким окном, выходящим на восток. Я открыл глаза и тут же зажмурил их. И услышал пение птиц. Не нынешнее, а словно из прошлого. Раньше птицы пели по-другому. Задорнее, что ли. Знаете разницу между звучанием компакт-диска и пластинки на 78 оборотов, поцарапанной и залитой чаем или пивом? Пластинка звучит «грязно», но правдивее. Вот и птицы раньше пели правдивее, а теперь я им не верил. Как не верил телевизору, сообщавшему, что я просто простудился и поэтому мой визит в Малайзию перенесен на июнь.

– Птицы плохо поют, – сказал я помощнику, дежурившему на стуле возле двери.

Его рука потянулась к тумбочке с телефоном. Но тут он еще разок с опаской оглянулся на меня. Кивнул и вышел. Через пять минут я услышал за окном негромкую возню. Помощник вернулся и попросил потерпеть еще минут десять.

Через десять минут возня действительно прекратилась, а еще через несколько мгновений запели птицы. И запели они действительно хорошо. Радостнее и оптимистичнее.

Впрочем, мне это было уже не важно. Я поинтересовался у помощника: как им удалось улучшить пение птиц. «Поставили под вашим окном три кормушки с витаминизированным кормом».

Это утро под окном, выходящим на восточную сторону, один в один повторило другое утро – 1965 года, когда я точно так же зажмурился.