Андрей Курков - Последняя любовь президента

– Все в порядке!

Киев. Август 1992 года.

– Через неделю летим в Польшу! – весело заявил мне утром Жора Степанович. – Будем готовить польско-украинскую конференцию предпринимателей!

– Надолго? – поинтересовался я.

– Три дня. А что, у тебя тут какие-то важные дела?

– Нет.

Жора Степанович убрал веселость с лица. Человек он проницательный, да и безрадостные нотки уловить в моем голосе мог, должно быть, и глухой.

– А в чем дело? – спросил Жора.

– Квартирный вопрос, – признался я. – Моя бывшая жена завтра играет свадьбу. Она беременна. В комнате придется прописывать ее нового мужа.

– Да?! – Он задумался. Посверлил меня вопросительным взглядом. Потом провел ладонью по ежику своих свежеостриженных волос. – Давай пока готовиться к Польше, а когда вернемся, подумаем о твоем квартирном вопросе!

Его обещание взбодрило меня лучше кофе, приготовленного Верочкой. «А вдруг он на самом деле что-нибудь придумает? Они, «комсомольцы девяностых», ребята находчивые, и до сих пор про взаимовыручку помнят!»

Он уже покинул мой кабинетик, каблуки его отстучали по коридорному паркету в сторону приемной главного шефа. А я все сидел и думал теперь о том, что из шести здесь работающих один я еще не подстригся коротко. Первой эту моду ввела Вера. Точнее, она была первой «владелицей» короткой стрижки, когда я здесь появился. И конечно, ее «ежик» был относительным. Мои волосы имели такую же длину, но выглядели бесформенно и неряшливо, несмотря на то, что я их регулярно мыл в коммунальной ванне, подсовывая голову под длинный гусак крана. И вот я, перебрав в памяти всех сотрудников и самого шефа нашей Ассоциации предпринимателей, понял, что все, кроме меня, недавно побывали в парикмахерской и приобрели, можно сказать, спортивный и созвучный времени вид. И это меня обеспокоило.

Я предупредил Веру, что выйду на часок. Спустился на двадцатом троллейбусе на Крещатик и заглянул в парикмахерскую «Чарівниця». Не обнаружив очереди, быстро занял свободное кресло перед зеркалом.

За моей спиной появилась дама лет пятидесяти с фиолетовыми кудрями.

Она задумчиво осматривала мой затылок. А я наблюдал за ее отражением в зеркале.

– Что делать будем? – спросила она.

– Ежик!

Войдя в наш офис, я тут же столкнулся с шефом, провожавшим явно высокопоставленного посетителя. Он на мгновение отвлекся на мою новую прическу, улыбнулся и произнес: «Чувство единой команды – это самое важное!» Может, он продолжал свой разговор с посетителем. А может, он оценил мое желание постричься «под команду». Что бы это ни было, но, усевшись за рабочий стол, я ощутил упомянутое «чувство единой команды» и, сняв трубку, попросил Веру зайти ко мне на минутку. Сейчас мне была важна ее реакция.

Швейцария. 17 января 2005 года.

Спустя час после выезда из дождливого Цюриха мы въехали в заснеженные горы.

Я был удивлен, увидев в посольской машине другого водителя, но, как оказалось, везти меня в Лейкербад решил сам второй секретарь посольства. Он представился, но я успел услышать только имя – Владимир.

– Вы плохо спали? – спросил он меня сразу, как только опустил мою дорожную сумку в багажник серебристой «ауди».

– Мало спал, – признался я. – И, наверное, плохо.

Я не стал ему рассказывать, что до пяти утра просидел в баре, время от времени поднимаясь к стойке и расплачиваясь долларами по курсу бармена за очередной стакан виски. И как только мой организм выдержал! Я даже с какой-то проституткой попробовал пообщаться. Точнее, это она подсела и что-то объясняла мне по-немецки, потом чертыхнулась на более понятном языке. Оказалась болгаркой. Я ей объяснил, что меня сейчас больше интересует алкоголь, чем секс, и она отошла в сторону, уселась на высокий круглый табурет прямо у стойки бара.

– Я буду вам переводить и подсказывать по возможности, – говорил мне Владимир, не отрывая взгляда от узковатого шоссе, на которое мы свернули с автострады. – Обычно нам идут навстречу. Во всяком случае, даже в местную прессу ничего не просочилось. Сначала мы должны заехать в полицию, потом уже самые тяжелые вопросы…

Тяжелые вопросы уже и так крутились в моей голове. Я представлял себе, что мне придется опознавать их изувеченные от падения с высоты тела, лица. Мне вообще не хотелось соприкасаться со смертью, но любая жизнь постоянно с ней соприкасается. В этом, возможно, и есть смысл продолжения жизни. Соприкоснулся со смертью – и живешь дальше, до следующего соприкосновения. Пока кто-то не соприкоснется с твоей смертью. И продолжит свою жизнь.