Андрей Курков - Последняя любовь президента

Светлана и Жанна снова сидят и плачут. Плачут негромко, прильнув друг к другу. Бутылка коньяка «Коктебель» уже пуста. Правда, это была маленькая бутылка, скорее, бутылочка. Я прохожу мимо них в ванную комнату, потом обратно. На меня – ноль внимания.

Интересно, а когда Жанна уходит домой? Или она ночует тоже у нас?

Вряд ли. Утром же я ее не вижу. А сплю я чутко и дверь в кабинет-спальню оставляю приоткрытой. На всякий случай. Меня очень беспокоит Светлана, но что-то останавливает меня от возвращения в нашу общую спальню. Я, наверно, смог бы просто спать рядом с ней. Но бывают моменты во сне, когда героем сновидения становится женщина, спящая рядом. И ты ее обнимаешь и любишь во сне, перед тем как проснуться и обнять ее наяву. Нет, я ее обнимаю и сейчас. По утрам, когда ухожу на работу. Но это объятия сочувствия, а не страсти или любви. Должно пройти время. Она перестанет плакать, и тогда прежние страсть и желания оживут и напомнят о себе. Пока же даже в ее взглядах в мою сторону я вижу то чувство вины, то осторожность.

Я купил себе гуманный будильник. Он не звенит, а попискивает. В семь утра я уже набрасываю халат, завариваю кофе. Заглядываю в спальню. Светлана спит на животе. Ее голова накрыта подушкой. Одна рука протянута на другую сторону широкой кровати, туда, где раньше спал я. Может, я ей снился? И она искала меня во сне?

Я тихонько прикрываю дверь. Пускай спит.

Сегодня я уйду пораньше. Шоферу я сказал приехать без четверти восемь. Шофер у меня сложноватый. Еще никогда у меня не было шофера с отчеством, а тут сразу – Виктор Андреевич. А как можно наладить отношения с таким шофером? Да никак! Будь он Вася или Петя, можно было бы по дороге и пошутить, и анекдоты новые рассказать и послушать. А с Виктором Андреевичем, у которого и костюм не хуже моего, шутить не хочется.

Вот и едем мы с ним молча с бульвара Леси Украинки на Банковую. Час пик еще впереди, машин мало. И я радуюсь, что уже минут через десять оставлю шофера в машине и зайду в парадное своего нового места службы, зайду в свой кабинет, который я уже начал потихоньку обживать.

Крым. Форос. Госдача. 1 января 2016 года. Ночь.

Вертолет с художником и картинами приземлился около полуночи.

Майя уже отдыхала, и будить ее мне не хотелось. Мое теплое чувство к ней начало понемногу остывать. Близость не принесла радости. Скорее, наоборот. Близость открыла ее мне полностью, и теперь у меня не осталось ни малейшей иллюзии относительно Майи. Эта женщина, переставшая быть загадкой, утратила в моих глазах и чувствах свою былую привлекательность. Я мог бы «нарезать» салат из тех ее слов и движений, которые уничтожили ее милый образ в моем сердце. Но зачем? Умерла так умерла, как в старом анекдоте про тещу. Впрочем, и не умерла вовсе. Просто оказалась обычной. Из таких вырастают капризные старушки для сказок о золотой рыбке. Поэтому искусством и общением с художником я буду наслаждаться сам, без нее.

Вид у художника сонный. Он только что развесил в столовой свои картинки. Стоит перед одной из них. Рассматривает, словно не сам ее нарисовал.

Я подхожу тихонько. Заглядываю ему через плечо. На картине базарные весы. На левой чаше этих весов лежит куча карманных часов с цепочками. На правой – два будильника и буханка хлеба. Будильники и хлеб весят больше. Я никогда не любил математику, но эта задачка мне кажется забавной.

– Тебя как зовут? – спрашиваю я.

Его голова от неожиданности вжимается в плечи. Он медленно оборачивается.

– Владимир Макеев, – представляется он негромко.

Проседь в волосах. От глаз к вискам – морщинки от частого прищуривания. Ему лет пятьдесят – пятьдесят пять.

– Скажи, Володя, какой тут тайный смысл? – спрашиваю я, кивая на картину.

– Тайный? – переспрашивает он. – Нет тут тайного… Хотя… – он пожимает плечами. – Во всем можно искать тайный смысл.

– Ну вот я и ищу, – признаюсь я. – Сколько там часов слева?

Художник Макеев смотрит на левую чашу своих весов. Ему, видимо, лень считать.

– Давай вместе, – предлагаю я.

Мы вместе вслух считаем карманные часы. Получается тридцать три.

– Так, – говорю я. – Видишь, две тройки! Уже тайный смысл! А на правой чаше два будильника и хлеб. Три предмета. Это специально?

– Нет, – почему-то испуганно отвечает он. – Это случайно.

– Ну как же случайно? – спорю я. – Должен быть тайный смысл! Это же искусство! Загадка!

– Нет, не обязательно! – почти шепотом возражает он. – Конечно, философский смысл можно искать, но вообще-то это искусство ради искусства. Хотя вам, наверно, это непонятно. Вы человек конкретный!