Инна Булгакова - Только никому не говори. Сборник

Когда через десять минут он вновь постучался к ней (любознательность сыщика своеобразно сочеталось с серьезным тяжелым беспокойством), тетка не отозвалась. Поколебавшись, вошел: она стояла возле кресла в халате, застегнутом на пуговицы, и держала в руках поясок с кисточками. Увидев его, инстинктивно подняла руки, поясок оказался на уровне шеи — шелковый крученый шнур. Черный! Саня застыл, чувствуя подступающее к горлу удушье.

— Что ты на меня так смотришь, в конце-то концов? — проговорила тетка угрожающе и повязала халат пояском.

Нет, не скажу, об этом — ни слова! Саня устало опустился на плюшевый пуфик.

— Уходи!

— Тетя Май…

— Уходи. Я должна быть одна, — она легла одетая на белоснежную кружевную постель и уставилась вверх. — Кто сюда принес кладбищенский венок?

— Думаю, вы ошибаетесь. Просто одна из воспитанниц балерины танцевала в нем. Жизель или Одетту.

— В венке из тяжелых восковых цветов? Он не удержится на голове. Ладно, уходи.

Саня вернулся к себе. Сел, положив на стол руки, на них голову. Почти физически ощущал он, как сгущается атмосфера в доме (отнюдь не сказочная!.. разве что история про подвиги Синей Бороды!), словно смердящие миазмы исходят от спрятанного где-то трупа.

Наконец, не выдержав, сунулся в комнату к девочкам (воющая мелодия за стенкой напомнила об их существовании). Забыться в общении душ молодых, незамешанных… уже «замешанных». уже познавших зло.

Студентки читали, каждая на своей кровати. Хмурые лица, недоверчивость, недосказанность, но его приходу, кажется, обрадовались.

— А в общежитии мест нет?

— Это уж для кого как, — отвечала Настя. — Для меня нет, я вчера узнавала. А Генрих с первого курса живет. И все недоволен. Надо Майю Васильевну попросить, чтоб она ему чулан сдала.

Юля тотчас уткнулась в журнал, Настя продолжала:

— Ему там очень понравилось. До сих пор прийти в себя не может.

— В каком смысле?

Юля встала и вышла из комнаты.

— Я поинтересовалась, как он время провел в чуланчике. Он говорит: «Никогда не напоминай мне о том кошмаре». Хорошо, да? Кошмарная любовь.

Почему Генрих употребил это слово? Я сам только что… в связи с чем?.. Слово французское. И означает всего лишь сон. Правда, тягостный, страшный, с ощущением удушья.

Вошла Юля с чайником, объявила:

— Анатоль совсем спятил.

— Что такое? — Саня насторожился.

— Чуть с ног меня не сбил. И прошипел с таким трагизмом: «Покой! Покойница не успокоилась!» Представляете?

— Про что, про что? Про покой? — встрепенулась Настя.

— Куда он спешил? — Саня встал.

— На выход.

Саня вошел в сарай, не закрыв за собой дверь. Горела, чадя, керосиновая лампа на высоком ящике. Анатоль стоял среди хлама, опершись на лопату, к которой пристали свежие комья земли. Глаза покрыты больной пленкой. Больная птица, вспомнилось.

— Что надо?

— Анатоль, ну что вы заладили? Я хочу вам помочь.

— Не нуждаемся. Покедова, студент. По-русски не понимай?.. Гуд бай. Ар-ривидерчи. Адью.

Вместе со словами вылетал изо рта и растекался по сараю самогонный дух. Бесноватый с лопатой, блистающей сталью в дрожащем чадящем пламени средь предметов самых неожиданных: разбросанных поленьев… которые в ту пятницу были аккуратно сложены в штабеля, я перебирал. И опять сложил. Ага. освобожден дальний угол. Саня быстро прошел: утрамбованная земля казалась разрыхленной, словно здесь…

— Вы здесь что-то закопали? — воскликнул Саня.

Анатоль хрипло, хитровато рассмеялся.

— Что? Анатоль! Что?

— Кое-что. Понимаешь? — он подмигнул и опять рассмеялся. — То самое. Искомое, — протянул лопату. — На, покопайся, может, чего и найдешь.

Точно загипнотизированный, Саня взял лопату, а Анатоль разлегся на кресле-качалке и закурил, наблюдая.

— Поосторожнее, — предостерег через некоторое время. — Повредишь — голову оторву.

Лопата ударилась обо что-то твердое, взвизгнула жалобно; Саня принялся разрывать землю руками; блеснуло бутылочное горлышко. Драма перешла в фарс.

— Ну что, выпьем на брудершафт?

Саня плюнул и пошел к выходу, Анатоль за ним, на пороге шепнул таинственно:

— Опять являлась, понимаете? Ее душу надо освободить.

— Пить надо меньше, черт бы вас взял!

— Взял, взял!.. Не веришь? Гляди!

Между яблоней в густой тьме приближалась к ним фигура. Ближе, ближе… Саня почувствовал некий трепет, а философ завопил истошно, как давеча:

— Ее душу надо освободить! Демоны погребения! Окружают! Роятся во тьме!