Инна Булгакова: Только никому не говори. Сборник

— Выразить свою восхищение сильнейшему.

«Безмолвно окружают сыщика и убийцу». Он не убивал — точнее, убивал не своими руками. В чьих-то сильных и жестоких… Саня стоял на веранде в черно-фиолетовом саду. И дом, и сад очистились от скверны. Сад из сна, в котором летают райские птицы и лежит белый камень. Я его нашел в тот вечер перед чаем и подумал: «Анатоль ошибся». По золушкиной туфельке Люба опознала место погребения и была убита на этом месте. Саня включил фонарик, подошел, осветил комья земли, стволы, сучья… туда, вдаль… выделилось белое пятно. Расстояние метров десять, не меньше. Неужели так ошибся? Погоди. По золушкиной туфельке Люба знала… она пришла убрать с могилы камень! Зачем? Это очевидно. И отбросила его… довольно тяжелый, да… сколько хватило сил. И тут раздались негромкие выстрелы. Но почему она не сделала это раньше? Почему именно в этот вечер? Ей приснился сон… нет, не то. Звонок мужа. Сторожить Анатоля. Фантастический план, который, однако, удался благодаря фантастическим совпадениям. Фантастика, сон, райские птицы… сирин и алконост. Сирин-Набоков. «Райская птица — это красиво» — голос, существо, черный предмет — находка для психоанализа. Она знала, что муж нашел у нее «черный предмет», и предупредила меня. Иносказательно. «Ты литературовед, ты разберешься». — «Не выходи в сад». — «Анатоля я не боюсь».

Еще, главное. «Будете говорить правду? Или посылать запрос?» — «Я устал!»

Я полюбил чудовище. И жертву. Как это совместить? Как я все время чувствовал: не связывайся, не узнавай, не лезь в это дело, будет только хуже внутренний голос умолял, предостерегал, требовал. Но я влез и пойду до конца, до последней тайны, чтоб ощутить ослепительный свет истины. Ведь она предупредила меня.

Предзимний кроткий свет неярко озарял сплетенья сучьев и веток, покосившуюся изгородь, пожухлую траву, огород, ворону на трубе — все родное, пронзительно близкое. Они стояли рядом у сарая, Саня говорил:

— Она осознавала опасность, но не могла сказать про пистолет прямо, чтобы не выдать себя даже передо мною.

— Тем более перед вами. Она любила вас.

— О, не надо, ради Бога! Этот придуманный сон, как и «мужчина в тумане», волновал меня своей литературностью, красивостью. «Да, я узнаю тебя в Серафиме при дивном свиданье, крылья узнаю твои, этот священный узор». Краткие реплики о Набокове-Сирине — реплику Владимира: «Райская птица — это красиво», — сказало существо во сне. Далее: место, где она была убита — уж слишком символично. Наконец, сам организатор на допросе: «Я устал!» Он устал, когда майор заговорил об уральских заказчиках.

— И он послал запрос.

— После того, как я изложил ему свои соображения. В запросе речь шла об убийстве — и клиенты бизнесмена дали показания. Сильнейшая конкуренция, шеф предлагает крупную взятку (о которой никто не должен знать, младший компаньон корит старшего за расточительство). Сейчас я тайком и быстро смотаюсь в банк за деньгами. Если кто меня спросит, я вышел на минутку. Никто и не спросит: сделка — священнодействие. Кожаная куртка висит на своем месте в кабинете, деньги сняты заранее утром. Владимир приезжает в Останкино к шести (уже стемнело), выходит из машины возле универмага и звонит из автомата на углу: «Все время думаю о демонах погребения». — «Не надо. Я хочу покоя». — «Он наверняка оставил на могиле какой-то знак — мету. Иди и проверь». — «Не хочу, не пойду». — «Иди и проверь!» — «Какой у тебя голос!» — «Иди и проверь!» — «Ладно, я должна идти».

— Она пришла умереть, — произнес философ свою сакраментальную фразу. — Они обе пришли умереть.

— Да. Обе. Любовь одевается, блестящий организатор проникает в сад. Она идет на могилу, находит и отбрасывает камень. Он целится и выпускает семь пуль — наверняка. Заходит в сарай и подкладывает вам пистолет. Голос существа, якобы вашего собственного демона: «Она должна успокоиться в саду. Иди и убей!».

В наступившей долгой паузе пошел наконец снег — долгожданный, чистейший, покрывая это утро, эту землю, деревья, изгородь — весь сад.