Инна Булгакова - Только никому не говори. Сборник

Антон Иванович Ворожейкин посмертно реабилитирован, его доброе имя восстановлено. Восстановлена, наконец, и справедливость: суд под председательством судьи Морковкиной А. А., согласно статье 102 УК РСФСР (умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах), приговорил преступника к высшей мере наказания. Приговор приведен в исполнение.

Наш. спец. корр. Евгений Гросс».

В Москве стоял туман, начинались ранние сумерки. Четвертый час. Нет, без десяти три. Саня шел к троллейбусной остановке, вышел на Калининский проспект, внезапно вспомнил: в общежитие звонила тетка (вахтерша утром передала), он срочно нужен. Достал из кармана плаща записную книжку, перелистал машинально… нет «Майи Васильевны». Почему он не переписал ее телефон из старой книжечки? Пропустил нечаянно. Полузабытые ощущения — неприязни и жалости одновременно — возникли в душе; поколебавшись, он направился к метро.

Тетя Май (так просила она себя называть), вдова крупного биолога Арефьева, приходилась двоюродной теткой его матери — родство для Сани почти эфемерное, условное, однако близких у старухи никого больше не осталось, он единственный наследник старого дома (бывшей дачи), доживающего свой век в Останкино. За шесть московских лет (пять курсов института, второй аспирантский год в институте Мировой литературы) они виделись всего несколько раз: последний раз — года три тому назад, наверное. Нехорошо, некрасиво, но ведь я звонил… пытался он оправдаться… да, звонил, зимой. А сейчас октябрь. Плащи, куртки, зонты, влажная духота подземного вагона, непременная давка перед эскалатором, плавный подъем, опять туман — причудливые клочья, висящие меж деревьями и кустами бульвара, киосками, лотками, на которых стройно и пышно белеют последние хризантемы. В жемчужно-сереющем воздухе, как в дыму, угадывается громада «триумфальной арки» ВДНХ, далее вонзается во мглу стрела телебашни.

Он пошел пешком, а когда уже сворачивал на теткину улицу с телефонной будкой на углу — Жасминовая, всплыло название, — мимо проскочила девушка в сиреневой куртке, молоденькая, почти девочка. В глаза бросилось лицо в капюшоне… гримаса боли… или страха. Странно. Отворил калитку, пересек двор, поднялся по ступенькам на крытое крылечко, протянул руку к звонку. Вдруг откуда-то сзади накатила звуковая волна, резко и стремительно — «тяжелый рок», не иначе, — вздрогнул, оглянулся и замер, забыв про звонок, забыв про все на свете.

В ближайшем к крыльцу окошке, забранном узорной стальной решеткой, в узкой щели между рамой и плотной портьерой, за колючими листами столетника ухмылялся кто-то… «Безумный!» — воскликнул Саня невольно, увидя высунутый язык, острый, пурпурный. Нет, мертвец! Мертвая женщина с черной полоской на шее.

Боже мой! Саня замер, замечая, собирая необычные детали — подсознательно; сознание подавлено страхом чрезвычайным, словно потусторонним. Схватился обеими руками за решетку, потряс… наконец слегка опомнился, принялся звонить, колотить в дверь. Никакого отклика. Бросился на улицу. Ни души! Сумбурное беснованье хард-рока и туман. В растерянности он побежал на звуки музыки (доносились они из дома наискосок через улицу), соображая, что бежать-то надо в противоположную сторону к метро… Как вдруг вдалеке уличного пролета в разорванных белесых клочьях увидел удаляющегося человека в форме, его спину. Милиционер завернул за угол и пропал.

Через какое-то время (минут пять, не больше, вспоминал он впоследствии, разгадывая непостижимую загадку, фантастическую) милиционера Саня настиг. Постовой Поливанов из местного отделения, выяснилось потом. Неизвестно, что понял он из сбивчивых Саниных объяснений, но реакция его была превосходной: без лишних слов милиционер круто развернулся — и они зашагали поспешно к теткиному дому.

Вот подошли к роковому окошку.

— Глядите! — велел Саня, указывая на щель между портьерой и рамой. Смутно белеет лицо… но что-то тут не то, не так!.. лицо оживилось, задрожали губы в улыбке, возникла костлявая рука, помахала зазывающе. Да это же тетка! Я что, с ума сошел?