Мария Брикер - Босиком по снегу

— Ну вы даете, Рафаэль Абрамович! — восхищенно воскликнула Ирина. — Не ожидала от вас такой прыти.

— Я просто хотел спрятать Алину от этой жестокой женщины, — тяжело вздохнул Разумовский. — Девочке нужен покой, мы с Фимочкой позаботились бы о ней. У нас ведь нет детей, а девушка так нуждается в любви и участии.

— Это я уже понял, но зачем вам понадобилось забирать к себе и Александру?

— Во-первых, Александра рассказала мне, почему она поехала разыскивать Алину и ее мать. Я понял, что им обеим грозит опасность. Во-вторых, Алина не хотела никуда без Демидовой идти. Она почему-то называет Сашеньку сестрой, не знаю, что именно девушка вкладывает в это понятие, но между ними с первых минут зародилась какая-то тесная связь. Близость, я бы даже сказал.

— Старый маразматик! — закричала Лемешева. — Связь у них зародилась. Я на тебя в суд подам — это мой ребенок!

— Это не ваш ребенок, Лемешева, а Нины Волынской, — резко сказал Анин. — А теперь следуйте за мной.

— Господин Анин, — воскликнул Разумовский, — пусть девочки пока побудут у меня. Сашенька еще нуждается в медицинской помощи, а Алина… не в интернат же ее сдавать? Поверьте, мы с Фимочкой будем только рады.

Идею поучаствовать в судьбе девочек подхватили и взволнованная Ирина, и сдержанный Корейкин. Анин не стал возражать и с огромным облегчением согласился на предложенную помощь, ведь Сергей Петрович и сам не знал, как ему поступить с Алиной, пока он не уладит все дела. А дел предстояло море. Во-первых, найти сбежавшего Крюгера, которого он подозревал в этих ужасных преступлениях. Во-вторых, разобраться с Лемешевой и выяснить оставшийся непонятным вопрос — каким образом пистолет попал к Михаилу в номер?

Они вышли на улицу, где гражданку Лемешеву уже поджидала специальная машина, которая подъехала к больнице немного позже служебной «Волги» Анина. Сергей Петрович сделал это намеренно, чтобы раньше времени не насторожить Наталью Вениаминовну. Лемешеву, которая продолжала орать, что она никого не убивала, затолкали туда, машины тронулись с места, и только тут Анин понял, как он устал. Ему страшно захотелось домой, к своей жене Катеньке, вспыльчивой, но невероятно близкой, к сыновьям, баловникам и оболтусам, но безумно любимым и родным. Семья вдруг приобрела для Сергея Петровича такую значимость, что затмила работу и чувство долга. Забылись придирки и упреки жены, скотский характер ее матери, постоянные бытовые проблемы и недостаток денег — остались только любовь, тепло и желание быть с нею рядом.

— Олейников, у тебя полтинника взаймы не будет? После зарплаты верну, — бодро спросил Анин. Брать деньги в долг майор терпеть не мог, но брал, и брал так, что у дающего было ощущение, что именно ему делают одолжение и оказывают честь.

— Будет, — промямлил оперативник, вытаскивая из кармана кошелек.

— Что такой кислый? — насторожился Анин, забирая купюру из рук опера. — Если это последние, тогда не нужно — я же не настаиваю.

— Да нет, что вы, — спохватился Кирилл. — Я не потому. Не из-за денег.

— Так ты из-за этой суки Лемешевой, — расслабился Анин и с облегчением засунул полтинник в карман.

— За что же она так эту Нину Лацис так ненавидела? Что может вызвать такую патологическую ненависть?

— Любовь, Кирюша, любовь, — философски изрек Анин и вытянул палец к потолку. — Кстати, о любви. Объявляю короткий день, я лично домой — спать. Да и ты поезжай, вон у тебя какие синяки под глазами, такое впечатление, что ты всю ночь не спал, — машина подъехала к зданию прокуратуры и милиционеры вышли на улицу.

— Вы что-то знаете о любви Лемешевой, да? — не отставал от следователя Олейников.

— Помнишь, я тебе по телефону сказал, что баллистическая экспертиза готова, и я кое-что разрыл?

— Конечно, помню. Что же вы разрыли? — с интересом спросил Олейников.

— Завтра на эту тему поговорим, ладно? Устал, как скотина, а в двух словах об этом деле не расскажешь. Все, Олейников, пока, — улыбнулся Анин, развернулся и направился к трамвайной остановке.

Трамвай уже давно увез майора, а Кирилл стоял и смотрел в том направлении, куда уехал Анин, пытаясь справиться с охватившей его яростью. Ярость не отступила.

— Гадский папа! — заорал он на всю округу, по-детски топнул ногой, бросился к своей «Оке» и с визгом тронулся с места.

«Гадский папа» тем временем доехал на трамвае до своего дома, купил цветок под названием «гвоздика» — один, на большее количество, к его немалому удивлению, у следователя денег не хватило, — и, преодолевая внезапно возникшее волнение, позвонил в дверь.