Мария Брикер - Босиком по снегу

Катерина Леонидовна открыла и встала на пороге, уперев руки в бока.

— Я вернулся, Катюша, — ласково прощебетал Анин, смущенно протягивая ей цветок.

— Это что, мне? — изумилась Катерина, таращась на цветок, как на привидение.

— Тебе, а кому же еще, — улыбнулся Анин, пытаясь протиснуться в квартиру в обход жены, которая загородила весь дверной проем.

Неожиданно глаза Катерины Леонидовны наполнились слезами, она забрала цветок у мужа, вдохнула аромат и тяжело вздохнула.

— Что ты, что ты, Катенька, — пораженный ее сентиментальностью, расцвел Сергей Петрович. «Верно, женщин нужно баловать иногда, — размышлял он. — Внимание, вот что главное для любой женщины! Всего один цветок подарил, а как она мне благодарна!».

— Я все поняла, — сквозь слезы прошептала супруга.

— И что ты поняла, родная? — тихо — тихо спросил Анин.

— Что ты мне изменяешь, гад!!!! — громко — громко завопила супруга и сильно — сильно треснула майора кулаком по голове. На руку Катрина Леонидовна всегда была тяжеловата. Майор ойкнул и с глупой улыбкой сполз к ногам жены. «Бьет, значит, любит» — это было последнее, о чем он успел подумать, перед тем как отключился.

Вечерние сумерки наполнили маленькую уютную комнатку, с любовью обставленную добротной деревянной мебелью и украшенную по стенам лубочными картинками, гордостью Рафаэля Абрамовича, страстного собирателя предметов русского народного творчества. Пахло размоченными банными вениками, жареной картошечкой со шкварками и навозом. В жарко натопленном помещении было душно. Но Сашенька наотрез отказалась открывать форточку: «свинский» запах с фермы мгновенно просачивался в окно, заполнял каждый угол комнаты, и дышать носом становилось просто невозможно.

— Кошмар, как они здесь живут, — пробурчала Саша. — Алин, свет вруби и Хрюна сюда неси, его кормить пора, — скомандовала девушка и схватила с тумбочки бутылочку с соской.

Чтобы девушки не скучали, им было поручено вскармливание недельного поросенка, которого взяла с фермы Серафима, опасаясь, что слабенький малыш не выдержит конкуренции более сильных собратьев и погибнет. За два дня девушки успели так привязаться к хрюкающему существу с розовым пятачком, что уговорили Серафиму иногда брать его в свою постель. Хрюн толстел и наглел на глазах, протестующее визжа на всю комнату, когда девушки запаздывали с кормлением или возвращали обратно на пол в корзину, не почесав ему спинку и брюшко.

Алина включила свет, улыбаясь, вытащила вопящего голодного порося из корзины, положила на кровать перед Сашенькой и присела рядом. Саша воткнула в пасть Хрюна бутылку с соской, наполненную молочной смесью, и в комнате стало тихо.

— Да ты просто притворялся доходягой, чтобы тебя домой взяли, наглючая хрюнская физиономия, — захохотала Сашенька, глядя, с какой скоростью поросенок уплетает предложенное угощение. За два дня вес Хрюна увеличился вдвое, пятачок его залоснился, в глазах появилась сытая поволока.

— А он не лопнет? — с искренним беспокойством спросила Алина.

— Ага, сейчас Хрюн прикончит бутылку, раздуется, как воздушный шарик, раздастся оглушительный взрыв, по стенам комнаты расплывутся молочные кляксы, а розовые лоскутики и пятачок повиснут на лампе, — зло пошутила Сашенька и вздрогнула, заметив неподдельный ужас и боль в темных глазах Алины. — Господи, Алина, я же просто пошутила! Не волнуйся ты так, больше, чем нужно, в него не влезет, — постаралась успокоить ее Сашенька: она никак не могла привыкнуть к тому, что высокая худенькая девушка ее возраста ведет себя, как маленький пятилетний ребенок.

Устройство психики Алины не позволяло ей улавливать тонкие нюансы разговора, и она принимала все сказанное за чистую монету. Но внутренний мир Алины отнюдь не был примитивен так, как ее речь и поступки, Сашенька это чувствовала. Неразвитый интеллект заменили интуиция, чувства и эмоции, с помощью которых девушка воспринимала окружающую действительность. Она жила сопереживанием ко всему живому, мучилась и страдала от чужой боли, как от своей собственной, и изо всех сил старалась заглушить ее, отдавая всю себя без остатка нуждающимся. Поведение ее было непредсказуемо и необъяснимо. Девушка постоянно менялась: то веселилась вместе с Сашенькой, смеялась и по-детски хлопала в ладоши, то пугалась чего-то и забивалась в угол, закрывая лицо руками. Испугать ее могло все, что угодно: скрип двери, порыв ветра за окном, упавшая на пол расческа. Но больше всего Сашеньку потрясло другое состояние Алины. Иногда девушка уходила глубоко в себя, ее бледное лицо становилось отстраненным, огромные глаза стекленели, и она вообще переставала на что-либо реагировать. Возможно, причина ее транса крылась в обычной эмоциональной и душевной усталости, и Алина таким образом отдыхала от мира и своих собственных чувств.