Леонид Словин - Такая работа

— Лично я в прошлом несколько раз предостерегал Варнавина от совершения преступлений… С ним беседовали и другие работники.

— Это как раз менее всего интересно… Вы ведь дали возможность войти в магазин, взять рулон дорогостоящего материала… По существу, вы взяли Варнавина и Мальцева, когда они собирались уже в обратный путь…

— Это не так. Ночь была очень темная… Магазин стоял у самого леса, на краю деревни…

— Но вы допускали мысль, что Варнавин совершит кражу и вы возьмете его лишь потом?

— Я ставил перед собой задачу — задержать преступника с поличным.

Розянчиков снисходительно улыбнулся.

— Чисто милицейский подход. Человек, который находится на свободе, если только он не бежал из-под стражи, не может быть для нас преступником. Вот когда он будет осужден и приговор в отношении его войдет в законную силу, тогда мы можем считать его таковым. А до этого он такой же, как любой Сидоров, Иванов, Петров, как мы с вами… И как вы выглядели в ту ночь? Вы, юрист, старший страж порядка! Вы терпеливо сидели и ждали совершения преступления! Ждали и хотели преступления! Хотели!

— Я не хочу и не могу брать на себя функцию суда. Окончательное слово принадлежит суду! Но препятствовать совершению преступлений и собирать доказательства мы обязаны. Находясь в засаде, я ждал не преступления, а доказательств преступного умысла Варнавина. Ничто не мешало ему отказаться от своего намерения. Вы ведь знаете его прошлое.

— Опять вы о его прошлом!

В кабинет вошел Скуряков. Ратанов кивнул ему и продолжал разговор:

— Мы знали, что он продолжает готовиться к совершению преступлений и наверняка совершает их сам или подстрекает других. Иногда он проигрывал в карты крупные суммы денег.

— Надо было привлечь его к уголовной ответственности за какое-либо из совершенных преступлений…

— Он бы все отрицал, а доказательств у нас не было…

— Вот видите: доказательств не было!

— По вашему, значит: не пойман — не вор. Поймать на месте нельзя: надо предупредить преступление! На следующий раз — «не пойман не вор»! Что бы сказали мне люди, если я рассказал бы на какой-нибудь фабрике о нашем с вами разговоре!

— Это обывательские разговоры. А мы юристы, не обыватели: нам нужны полноценные доказательства…

— Теперь они есть у вас…

— Эти доказательства не против Варнавина, — сказал Скуряков, кивком испросив у Розянчикова разрешения вмешаться в разговор и пересаживаясь поближе к Ратанову, — а протии вас и ваших работников. Вы знаете, что Варнавина, видимо, придется освобождать из тюрьмы?

— Но ведь кражу он все-таки пытался совершить?

— Мы считаем, что есть люди, которые виновны в этом больше, чем Варнавин, которые пошли на поводу у другого преступника, совершившего уже не одно тяжкое преступление…

— Кто же эти люди, виновные больше Варнавина?

— Скоро узнаете. Что вам известно о взаимоотношениях Джалилова и Баркова? — Скуряков впился взглядом в лицо Ратанова. — Вы знаете, что они вместе пьянствовали? Вам лично много раз приходилось выпивать с Барковым или Егоровым?

— Я на такие вопросы отвечать не буду. — Ратанов подчеркнул голосом слово «такие».

— Нет, будете, — уже со злостью сказал Скуряков.

— Вы должны были им во что бы то ни стало помешать идти на кражу. — Розянчикову был неприятен обвинительный азарт Скурякова.

— Давайте просто рассуждать, — почувствовав это, сказал вдруг Скуряков спокойно и рассудительно. — Почему это Джалилов, если он стал таким честным, сам не задержал Варнавина? Вот и был бы у вас прекрасный свидетель! И не было бы сейчас этого разговора. Было бы это открыто, честно… По-нашему!

«Ханжа, — думал Ратанов, глядя на его самодовольное лицо, — как ты только попал сюда? Все-то ты понимаешь, только прикидываешься…»

За дверью по-прежнему стучали пишущие машинки, там шло настоящее сражение: треск частых коротких залпов покрывали уверенные, неторопливые автоматные очереди.

— Смотрите, Игорь Владимирович, — тянул Розянчиков, которому от роду не было еще и тридцати лет и который сам никогда не сталкивался с тем, от чего он предупреждал Ратанова, — вас ждут большие неприятности…

— Дайте оценку, — стрелял Скуряков, — дайте правильную принципиальную оценку случившемуся… Что для нас всех может быть дороже прав гражданина? Иванова, Петрова, Варнавина?

Лицемеры и догматики никогда не приносили ничего, кроме вреда, тому делу, за которое больше всего ратовали на словах и к которому в глубине души всегда оставались равнодушными. Догматик напоминал Ратанову орудие, не менявшее прицел после начала атаки: сначала оно стреляло по врагу, а когда тот отступал, било в спину своим, ворвавшимся в чужие окопы…