Леонид Словин - Такая работа

— Ты где нас устроишь? — услышал Герман вопрос Веретенникова.

— Можете в моем кабинете обосноваться, — ответил Коровин, — я все равно дней на пять в район уеду.

— Что ж, ладно. Будем располагаться.

Но сам Веретенников уже давно сидел за столом Коровина на правах старшего, и поэтому предложение располагаться относилось, видимо, только Герману. Барков сел за второй стол, стоявший в дальнем углу. Стол был аккуратно застелен газетой и сверху накрыт толстым стеклом.

— Последний номер газеты со старым шрифтом оставили как образец, — кивнул головой Коровин. На его столе лежала такая же газета.

Веретенников сразу же распределил между ними функции, чтобы, как он выразился, «не толкаться и не мешать друг другу»: шрифтом будет заниматься Барков, а все остальное возьмет на себя Веретенников. Барков согласился.

В этот день он поговорил с испуганной девушкой — экспедитором, которая все время спрашивала, что ей будет за то, что она бросила груз, и осмотрел пристанционную площадь, где стояли ящики со шрифтом. Поговорил с работниками транспортной милиции. К вечеру Веретенников куда-то ушел, а Барков сидел один в кабинете, одинокий, изнывающий от жары, не знающий с чего начать.

Газета под стеклом наполовину была посвящена сенокосу, но рядом с объявлением о разводе и советами врача почему-то оказалась коротенькая заметка «Снегопад в Перу».

— Кому может понадобиться этот шрифт? — спросил Барков у Веретенникова, когда он сидел вечером на скамейке у гостиницы. Здесь было прохладнее, чем в номере, но все равно невыносимо жарко.

— Психология каждого человека нам еще неизвестна, — с расстановкой ответил Веретенников, — может, конечно, и по ошибке взяли, а может, и с иной целью…

— Шпионы?

— Наше с тобой дело — уголовники. Куда следует я уже сообщил: работать за них я не собираюсь! Завтра ты с утра приступай вплотную…

Он пошел в аптеку за дентином — от жары у него начал болеть зуб. Герман смотрел, как Веретенников солидно, не спеша спускается с холма — невысокий, плотный, никогда не улыбающийся — недреманное око общественного порядка.

Откуда-то, наверное с танцверанды парка, доносилась музыка: «Вам возвращая ваш портрет, я о любви вас не молю…»

В кармане у Германа тогда лежало письмо из Ленинграда, первое после четырех месяцев молчания. Нераспечатанное письмо. До него ему уже обо всем сообщил сам Женька Храмцов. Друг. Зачем распечатывать письмо, если знаешь, что там может быть написано? Потом, когда все пройдет, когда не будет волновать этот давно знакомый грустный мотив…

Веретенников скоро вернулся.

— Я пошел спать.

Герман молча двинулся за ним.

А там, в парке, голос, теперь уже женский, усиленный мощным динамиком, запоздало оправдывался: «Пришел другой, и я не виновата, что я любить и ждать тебя устала…»

Утром жара не спала. В тесном кабинете было особенно душно и ничего путного в голову не приходило. Барков раз пятнадцать перечитал газету под стеклом. «Снегопад в Перу» уже раздражал его своей назойливой сенсационностью.

Без местных оперативников найти людей, которые могли помочь, было трудно. А Веретенников каждый день занимался участковыми. Один раз Барков тоже к ним зашел и, слушая что, а главное — каким тоном говорит Веретенников с участковыми уполномоченными, Барков понял, что кражу им не раскрыть, даже если они проживут в Шулге еще полгода.

Кражу ящиков со шрифтом Веретенников рассматривал как результат ослабления политико-воспитательной работы отделения и еще чего-то, разводил какую-то мудреную философию и откровенно, по привычке «закручивал гайки». Баркову стало стыдно, и он вышел.

Оперуполномоченный с вокзала еще накануне посоветовал ему потолковать с официанткой кафе «Ландыш». Барков нашел ее, и она рассказала о каком-то молодом парне, который часто заглядывает в кафе с подозрительными людьми, напивается пьяным и вообще — «уголовный тип». Она описала и его приметы — челка и кончик носа раздвоен — «сразу узнаете». Барков пообедал тут же в «Ландыше» и побрел в милицию.

Рубашка липла к телу, взбесившиеся мухи с воем пикировали на лицо, на шею, на руки.

Герман поговорил с дежурным и милиционером, который тоже сидел в дежурке. За время работы в управлении Герману пришлось к этому времени разбираться с ограблениями, с квартирными и карманными кражами, даже с двумя убийствами. Но исчезновение шрифта в маленьком городке было неожиданным и нелогичным, как снегопад в Перу. «С утра буду искать этого, с раздвоенным носом», — решил Герман.