Леонид Словин - Такая работа

Дома Герман показал Джалилову книги, аквариум с гуппиями. Потом пили чай с засохшим конфитюром, и Арслан снова говорил о своей длинной несуразно сложившейся жизни.

— Никому никуда не отлучаться, — сказал Шальнов, — будем брать Джалилова. Ты, Барков, один раз уже поверил бандюге. — Он беззвучно засмеялся. — В общежитии ребята до сих пор тебя «благодарят»… Какого он роста?

За Джалиловым уехали четверо, остальные разошлись по кабинетам. Тамулис и Барков пошли к себе.

Без Мартынова в кабинете было пусто и тихо. И все-таки казалось, что он еще жил где-то и должен был прожить еще сутки до своих похорон. Сутки, за которые можно было найти убийц, и Мартынов как-то мог узнать об этом. И пока он еще жил эти последние дни, никто не занимал его рабочий стол, не сдвигал его письменный прибор, не вынимал подложенные под настольное стекло фотографии.

Барков думал об этом, изредка поглядывая на часы. Время двигалось медленно. Оно точно делало вид, что шло, а на самом деле застыло. Вяло топталось на месте.

Барков вспомнил, что так оно тянулось и тогда, два года назад, в жаркий летний день, после того как он, проездом находясь в Москве, получил в маленьком почтовом окошечке на вокзале ответ на свое письмо.

Сжав его в руке, он побежал к себе наверх, в комнату отдыха для транзитных пассажиров, где никого не было, и дрожащей рукой вскрыл конверт.

«На ваш запрос… ежедневно… — Буквы разбегались по бумаге, прятались друг за друга, и их приходилось разыскивать и ставить на свое место. — Кроме… с 14 часов в отделе справок УКГБ по городу Москве и Московской области…»

Глубоко внизу, под окном была многолюдная вокзальная площадь, на которой в разных направлениях, параллельно и под разными углами друг к другу, быстро двигались сотни и сотни людей. И было тревожно наблюдать с высоты этот огромный людской муравейник. Люди казались маленькими-маленькими с их чемоданами, тюками, мешками. Катили тележки носильщики, им навстречу, грохоча, неслись автокары с крохотными почтовыми контейнерами на колесах, гремело радио: «Через две минуты со второго пути… со всеми остановками, кроме — платформа 521 километра, Филатниково, Светлые Ключи… Повторяю…» Люди спешили Казалось, что все, кроме жителей Филатниково, Светлых Ключей и платформы 521 километра, опоздай они хоть на секунду к отходу поезда, превратятся через две минуты в камни, в столбы, рядом с вещами, которые не сдвинет с места уже никакая сила на свете…

Герман знал только, что отец и мать разошлись, когда ему было около года, и отец никогда не интересовался ими. Не водил Германа на елку, не пришел в школу, когда Герман пошел в первый класс, не поздравлял его в день рождения. «Подлец, — говорили соседки, — ничего, к старости спохватится!»

Было еще начало двенадцатого. Герман спустился вниз, быстро прошел сквозь транзитный зал, огибая узлы, тяжелые и полные сундуки морожениц. «Если вы потеряли родных и знакомых, — вслед ему объявляло радио, — встречайтесь у справочного бюро в зале № 2».

Время почти не двигалось. У метро лениво бродили по тротуару голуби. Пожилая женщина меняла деньги у аппаратов с газированной водой. Он стал в очередь. Теперь это была двойная пытка: очередь не двигалась, и не двигалось время.

— Не достать Эрскина Колдуэлла?!

— И представь, она меня не узнала…

— Где вы купили одеяло?

…Если отец в Москве, то сотрудник КГБ, которому переслали его письмо из отделения по розыску лиц, потерявших связи с родственниками, может послать за отцом машину. А может, он — их работник?

Несколько такси стояло у небольшого столбика с непонятной надписью — «Вызов». Никаких кнопок для вызова на столбике не было. Водители столпились у первой машины, о чем-то спорили.

— Куда? — спросил его молоденький шофер.

— На Лубянку.

От нагретого солнцем верха машины несло теплом. Ехать было недалеко. Он расплатился с шофером, пошел пешком по Кузнецкому. У зоомагазина продавали золотых рыбок, солнце ослепительно сверкало на пряжках школьников в зеркалах витрин. Медленно плыли вниз к Петровке большие покачивающиеся троллейбусы, похожие на аквариумы.

Время ползло медленно. Он снова пошел по Кузнецкому мосту, но уже назад, к Большому театру, чтобы подняться к площади Дзержинского с другой стороны…

Внизу тяжело хлопнула входная дверь. Барков услышал, как несколько человек молча, стуча каблуками, поднялись по лестнице на второй этаж и прошли в дальний угол к кабинету Шальнова. Потом опять все смолкло.