Она с минуту изучала его, затем откинулась на кушетку.
— Я когда-нибудь говорила вам, что подозреваю своего мужа в том, что он импотент?
— Да.
Она говорила об этом каждый сеанс.
— Он ни разу как следует не обработал меня с самой женитьбы. Всегда у него находится какая-нибудь чертова отговорка… Так вот… — Рот ее горько скривился. — Вот… В субботу вечером я забавлялась с бэндом, а Гарри наблюдал.
Она заплакала.
Джад подал ей бумажные платки.
За всю жизнь никто никогда не давал Тери Уошберн чего-то, за что ей не пришлось бы расплачиваться с лихвой. Впервые приехав в Голливуд, она получила место официантки в придорожном ресторанчике и большую часть заработка тратила на уроки у третьестепенного преподавателя драматического искусства. За неделю он перетащил ее жить к себе и заставил вести хозяйство, ограничив преподавание пределами спальни. Через несколько недель она поняла, что он не сможет добыть ей роль, даже если и захочет, — тогда она порвала с ним и устроилась работать кассиршей в аптеке отеля Беверли Хиллз. В канун рождества зашел киноделец — на ходу купить подарок жене. Он дал Тери свою карточку и сказал, чтобы она позвонила. Неделей позже Тери снялась на кинопробе. Она была неуклюжа и необучена, но при ней были три достоинства: сенсационные лицо и фигура, фотогеничность и киноделец.
В первый год Тери Уошберн сыграла эпизодические роли в десятке фильмов. Она начала получать письма от кинолюбителей. Роли ее увеличились. В конце года ее покровитель умер от сердечного приступа, и Тери испугалась, что ее уволят со студии. Однако новый директор пригласил ее и сказал, что связывает с ней большие надежды. Она получила новый контракт, повышение ставки и квартиру побольше с зеркалами в спальне. Постепенно Тери стала играть главные роли в короткометражных фильмах и, наконец, когда публика высказала достаточное обожание в предварительных заказах на фильмы с Тери, она стала звездой фильмов первого класса.
Все это давно прошло, и Джад чувствовал жалость к женщине, лежащей на кушетке и пытающейся сдержать всхлипывания.
— Хотите воды? — спросил он.
— Н-нет, — сказала Тери. — В-все в порядке.
Она достала из сумочки платок и высморкалась.
— Извините, — сказала она, — веду себя, как проклятая идиотка.
Она села.
Джад ждал, когда она возьмет себя в руки.
— Почему я выхожу за таких, как Гарри?
— Это важный вопрос. Как вы сами думаете, почему?
— Откуда мне знать, черт подери! — закричала она. — Вы психиатр. Если бы я знала, что они такие, то как по-вашему, вышла бы я за этих мозгляков?
— А вы как думаете?
Она уставилась на него, шокированная.
— Вы хотите сказать, что я все равно выходила бы за них?
Она сердито поднялась.
— Грязный сукин сын, думаешь, мне понравилось трахаться с бэндом?
— Так понравилось или нет? — спросил Джад.
В ярости она схватила вазу и швырнула в него. Ваза попала в стол и разлетелась на куски.
— Это для тебя не ответ?
— Нет. Ваза стоит двести долларов. Я внесу их в ваш счет.
Она посмотрела на него беспомощно.
— Понравилось ли это мне? — прошептала она.
— Вот и скажите мне.
Голос ее стал совсем тихим.
— Я, должно быть, больна, — сказала она. — О, Боже, я больна. Пожалуйста, помогите мне, Джад. Помогите мне!
Джад подошел к ней.
— Вы должны помочь мне, чтобы я мог помочь вам.
Она тупо кивнула.
— Я хочу, чтобы вы пошли домой и подумали о том, что чувствуете, Тери. Не тогда, когда вы делаете эти вещи, а до того. Подумайте о том, почему вы хотите их проделать. Когда вы будете это знать, то узнаете о себе намного больше.
Она с минуту смотрела на него, потом расслабилась. Снова высморкалась.
— Вы чертовский парень, Чарли Браун, — сказала она. Взяла сумочку и перчатки. — До следующей недели?
— Да, — сказал он. — До следующей недели.
Он открыл дверь в коридор, и Тери вышла.
Он знал ответ на вопросы Тери, но ей придется самой добыть его. Ей придется понять, что любовь не покупается, а дается бесплатно. А она не примет этого факта к сведению, пока не научится верить, что достойна принять такую любовь. А до тех пор Тери будет и дальше покупать любовь, используя единственную монету, которой обладает: свое тело. Он знал муки, которые она испытывает, — неизмеримое отчаяние самопрезрения. Сердцем он жалел ее. Однако единственный способ помочь — оставаться невозмутимым и отрешенным. Он знал, что своим пациентам он кажется далеким от их проблем — неким мудрецом, дающим советы с вершины Олимпа. Но это являлось важной частью внешнего фасада терапии.
Читать дальше