Инна Булгакова - Сердце статуи

— Макс, на сегодня хватит. У тебя лицо совсем белое.

— А лицо Нели уцелело?

— Уцелело. Небольшая, но глубокая рана на виске. Кровоизлияние в мозг.

— Ну почему 9 мая вы не уехали с ними!

Доктор усмехнулся с усилием.

— Если б знал, чем это обернется…

— Чем?

— И сейчас не знаю. Но ты наметил связь: смерть, забвение.

— Иван Петрович, вы поставили диагноз: я неспособен на сильное чувство. Так говорит человек, сам испытавший огненного Эроса.

— Да, я любил.

Никак не мог Семена поймать: по первому телефону отсылают ко второму, по второму к третьему, по третьему к первому… нету. К вечеру Над пришла. Оказывается, она тут работает: за Змеевкой поселок воздвигся для «новых нерусских», ихние дамы под ее началом упражняются, жиры сгоняют.

— Это кто ж такие — «новые нерусские»?

— Да наши. Я их так называю — «нерусские», — потому что очень богатые.

Чудно мне это было слушать из юности, дико. Но в эту всеобщую соборную бездну я и вдаваться не смел… да и не хотел. Моя цель конкретна и осязаема — найти и истребить убийцу — а там разберемся.

— Надюш, так ты 1 сентября учиться уедешь?

— Я буду здесь жить, то есть каждый день приезжать, пока ты в себя не придешь.

— Господи, да чем же я тебя так пленил? Тем, что на коленях стоял?

— Да хоть бы и этим, — ответила она загадочно.

Загадочно было в моем жилище (если можно так выразиться) и в саду, и в мире было загадочно. И как-то вдруг — хорошо. А хорошо, что идолы эти проклятые разбиты.

— А хорошо, что Цирцею кто-то разбил, — вырвалось у меня.

— Я ее видела в мастерской, она прекрасна… ее тело прекрасно, — сказала Надя таинственно. — Но без лица, ты не закончил. Поэтому не знаю, в саду она была или…

— Ох, Надюш, не надо!

Но на почве «статуи» я уже сдвинулся (ведь правда без лица!) и после ухода Нади затрепетал. 10-го июня мы устанавливали «Надежду» в саду Голицыных, и у меня возник замысел. Под «Гибель богов» я закончил жуткую Цирцею, она обрела лицо, которое мучает меня во сне… и вышла в сад? Вот уж действительно «дурная мистика», но отчего ж так страшно!

Наконец уже к ночи дозвонился до Семена: повидаться, мол. Ну, там дела и дела, деньги, видать, кует. Так я сам подъеду. Ничего со мной не сделается, в Москву уже ездил.

Съездил. По меркам моего 74 года жил ювелир шикарно, в центре, в мягкой мебели на колесиках, кресла катятся, столики подкатывают, письменный стол, явно антикварный, возвышается, как монумент.

— Сема, ты «новый нерусский», что ль?

— Я — русский! — возразил он пламенно.

Меня болезненно поразил красный угол в парадной комнате — в гостиной. Как бы некий алтарь: на резной тумбочке (тоже антик) цветы и свечи. Над ними на стене большой фотографический портрет, который сверху осеняет медное распятие.

— Ангелина?

— Да.

Лицо нежное, невыразительное, большие тревожные глаза. Кажется, не то лицо, не из сна.

— Сема, о чем вы с Верой в мастерской 9 мая разговаривали?

— О Цирцее, — ответил он сразу, не удивившись.

— То есть о Вере?

— О статуе.

— Нет, это уже когда Иван Петрович вошел, она покрывало сорвала. А до этого?

— Не помню.

— Помнишь, Сема. Ты же знаешь, что твоя жена все слышала.

— С чего ты взял?

— Доктор поднялся в мастерскую, мимом него по лестнице Неля пронеслась в крайнем волнении. Выводы сделать нетрудно. Жена заговорила с тобой об этом в машине — случилась катастрофа.

— Понятно, — отозвался Сема сдержанно. — Когда тебе об этом Иван сказал?

— Вчера. Слушай, я о вашей крутне с Верой знал?

Не отвечая, Семен вышел в прихожую и переговорил по телефону с Ванюшей — так он невропатолога называл. «Тут у меня Макс. Вы с ним вчера виделись?» Пауза. «Хорошо. Взаимно. Все понял. Пока».

— Что, Сема, взаимно друг друга прикрываете?

— Не говори ерунды. Что ты еще хочешь узнать?

— А я от тебя ничего не узнал.

Семен закурил.

— Ну, было у нас одно свидание в начале знакомства. Одно! Потому что убедился я, в какое болото эта девочка может меня затянуть.

— В какое?

— В магическое. Она превращает мужчин в свиней, а я любил свою жену — и быстренько Веру тебе сбагрил.

— Спасибо, друг сердечный, вот обязал.

— Виноват, Макс.

— О чем же вы с ней в мастерской беседовали?

— Дав то единственное наше свидание я разум потерял и обещал ей браслет в виде змейки, ну, в скупке у нас ей понравился. Она же, как сорока-воровка, драгоценности подбирает.

— Но не подарил?

— Я не рыцарь Круглого стола, чтоб золотом швыряться.