— Да, потому что оно надуманное.
Отвечая на ее вопросы, я не ведал, куда клонила Верочка. То ли она хотела сделать мне больно напоминанием о поведении Татьяны и получить удовольствие от того, что не одна страдала, то ли намеревалась в чем-то открыться или предложить помощь.
— Ее отпустят, — заявила она и следом сообщила: — Я пойду к следователю и все возьму на себя. Мне не страшен никакой приговор суда, вплоть до смертного. Он уже подписан мне врачами.
В замысел Верочки не верилось, казалось, она, зло играла со мной или, может, тронулась умом, потеряв ощущение действительности.
— Иди домой, мой последний мужчина, я все сделаю, — произнесла она осекшимся голосом, и в уголках глаз заблестели слезы. — Даю последнюю клятву в своей жизни: все сделаю, чтобы твоя жена оказалась на свободе.
Надеяться на что-то проливающее свет на совершение преступления при таком странном поведении Верочки не приходилось. К тому же назойливые расспросы могли вызвать у нее очередной приступ боли, и я счел благоразумным подняться и, не попрощавшись (играли гордость и презрение), отправиться в прихожую. Но сделав всего несколько шагов, услышал за спиной умоляющее Верочкино:
— Прошу вас, не уходите.
Я развернулся. Призывным жестом она приглашала присесть рядом. Пришлось подчиниться.
— Вот умру и никто не узнает всей правды, — поведала, как казалось, она свою печаль и продолжила: — Все вам расскажу, а вы уж поступайте, как заблагорассудится.
— Хорошо, — пообещал я.
Начала она с неожиданного для меня признания:
— Стреляла в Окунева я. Готовилась к этому уже давно. А тут, сразу после вашего телефонного звонка, ненависть до того круто взыграла, что сорвалась и поехала к нему на дачу с единственной целью — убить. Почему он должен жить и развратничать, а я, потратившая столько нервов на него и наверняка этим спровоцировавшая болезнь, должна незаметно уйти в могилу?! Несправедливо. Человек, сломавший мне жизнь, не должен был больше ломать ее другим.
— Но розовое платье? — не совсем верилось в рассказ Верочки.
— Оно было у меня, я отдала его затем Светлане, — при упоминании имени подруги она всхлипнула. — Окунев мне первой подарил такое платье. Рисовал яркими красками нашу дальнейшую жизнь, но не торопился строить ее наяву. Все же он закружил мне голову, и я развелась с мужем. А когда от него появился ребенок, он отвернулся от меня, как от какой-то шлюхи, заявив, что это не его дитя.
— У вас от Окунева ребенок? — с недоверием вырвалось у меня.
— Да, он живет сейчас с моей мамочкой, — Верочка опять всхлипнула. — Он часто болеет. Испытанные мною нервотрепки сказались на его здоровье. О каком спокойном вынашивании ребенка можно говорить, если папаша завел себе новую пассию и подарил ей такое же платье. Правда, и Тамару ждала та же участь быть покинутой, но по этому поводу она сильно не расстраивалась, она своего добилась — места заместителя. Не надеясь усовестить Окунева, я, уже будучи беременной на последних месяцах, пыталась взывать к ней, просила проявить сострадание и благоразумие. Умоляла, плакала, но Тамара оказалась слишком бессердечной и высокомерной. Для достижения целей ей ничего не стоило переступить через человека. И вот однажды наши устремления совпали. Это произошло после того, как мне поставили страшный диагноз: рак. Она приперлась в больницу с соболезнованием. И вот тогда при ней я заявила в порыве ненависти — не только к своему бывшему любовнику, но и к пришедшей проведать меня, — что готова убить Окунева за все мои страдания. После больницы я ненадолго, до первого обострения болезни, вышла на работу. Тамара стала уделять мне повышенное внимание. Потчевала сплетнями, сообщала мерзкие подробности из жизни Окунева — в общем, старалась не дать погаснуть неприязни к этому человеку. Старалась-то Тамара, конечно, зря: ненависть к нему, казалось, прилипла ко мне навечно, и я мстительно радовалась даже его каким-то мелким неудачам. Но тут врачи дали мне первую группу инвалидности и несколько месяцев на медленную смерть и на то, чтобы привести свои земные дела в порядок.
Обреченный способен на все, и этим воспользовалась Тамара. Она объявилась у меня, и весь произошедший между нами разговор свелся к обсуждению одного вопроса: должен ли жить человек, доставивший столько боли и мучений другим. Я, конечно, не верила, что Тамара перенесла какие-то издевательства со стороны Окунева, просто ей хотелось занять его место, несомненно прибыльное. Как заместителю ей тоже что-то перепадало, но, скорее всего, крохи. И вот тут, в конце нашей встречи, как бы ненароком ей была названа огромная, по моим понятиям, сумма, которую Тамара готова заплатить наемному убийце. Сказано было как бы в качестве горькой шутки, но я-то понимала, что это предложение. Оставалось лишь неясным: то ли она моими руками хотела совершить акт мести, то ли предлагала совместно поучаствовать в реализации плана. Но он мог бы так и остаться планом, невоплощенной в реальность идеей, если бы моему ребенку не потребовалась дорогостоящая операция. Требующиеся деньги я за всю свою жизнь не заработала. Перед Окуневым унижаться не хотела, чувствовала: откажет. И вот тут… — Верочка примолкла, ее личико сморщилось. Она помотала головой и пожаловалась: — Память, совсем плохо. Хотела что-то сказать и…
Читать дальше