Дмитрий Вересов - Белая ночь

Строители Санкт-Петербурга даже не знали сами, что строят не только город. Они сооружали целлы для невских альдогов! Те обживали целлы и становились духами — хранителями города.

Первой целлой стала Петропавловка. И вся эта легенда об орле становится правдоподобной именно в силу не правдоподобия. Ведь, по легенде, место строительства указал Петру орел.

Почитать, так увидевши пресловутого орла никто и не удивился, словно орлы порхают над невской дельтой на манер чаек. Ну добро бы филин прилетел, или там коршун какой, а то ведь орел… Один из первых гениев Санкт-Петербурга пожелал воплотиться в орла, чего и добился. И ведь главный вход в его целлу Петровские ворота — украшает его же символ.

Петр заложил город, нарек его, вложил в него свою душу. Отлично понимал, что не вечен, а потому стремился обеспечить будущее любимому детищу. Форсировал строительство, истощал измотанную войной страну. Будущее он обеспечил, и блистательное, но в то же время ужасное, потому как многие будущие беды города это последствия проклятий десятков тысяч людей, которые не понимали, за что на них такая напасть. Не говоря уж об умерших во время строительства. И, паче того, о погребенных без обряда, которые так и остались в магическом пространстве города. Вся их ненависть добавилась к ненависти цвергов.

Но гибель людей объяснялась не только торопливостью царя Петра. Сначала подспудно, исподволь, а потом все более открыто Санкт-Петербург стал требовать человеческих жертвоприношений. И требовали их вовсе не альдоги.

И не цверги: погубить город — это одно, а губить отдельных людей, от которых ничего не зависело, для них не имело смысла. Крови жаждала одна из ипостасей самого Санкт-Петербурга. Колоссальный выброс энергии, который сопровождал рождение города, создал ему две равневеликие проекции — Небесную и Инфернальную. Каждая из проекций превосходит земной город насыщенностью магических энергий, однако все равно зависит от него. Потому как порождена фактом его существования и существует сама, лишь покуда жив сам город. Так что обе проекции заинтересованы в жизни земного града и стараются оберегать его, но каждая по своему. Поддержка со стороны Неба осуществляется через точки открытия — главным образом, маковки и колокольни храмов. Поддержка же, осуществляемая через каналы инферно, требует человеческой крови. Отсюда и видно, что некоторые казни Петровской эпохи являются лишь закамуфлированными жертвоприношениями. Самым ярким и жутким примером такого жертвоприношения является, разумеется, дело царевича Алексея. Теперь о целлах.

Петровский Летний сад — один из важнейших магических охранных комплексов города. Говорят, его особенность заключалась в том, что никто и никогда не знал, в какой именно из множества статуй воплощен гениус локи — гений места.

Число статуй к концу XVIII века, приближалось к двумстам, затем упало примерно до девяноста — но эта тайна так и осталась неразгаданной.

Видимо, враги города, цверги, поняли особую важность Летнего сада. И вызвали катастрофическое наводнение 1777 года. Ведь тогда сад в его первоначальном виде просто прекратил существовать и уже не был восстановлен. Практически, на его месте пришлось создавать другой.

Непрекращающийся натиск враждебных городу сил и особенно этот катастрофический удар вызвал к жизни дополнительную защитную систему — практически все металлические решетки Санкт-Петербурга — это магические ограждения с оберегающими символами. Иногда очень сложных начертаний, иногда же, весьма простых. Литейный мост помнишь? В ограждении его 546 раз повторяется герб Санкт-Петербурга. А прославленная решетка Летнего сада — образец такого рода совершенства. Она была задумана " еще до того ужасного наводнения, но установили ее лишь после потопа. И она продемонстрировала несомненную эффективность. Единственное, что плохо, что магическая защита решеток мгновенно нарушается с физическим повреждением. Нарушается целостность орнамента, и это приводит к превращению защитного ограждения в прямо противоположное. Такая вот трансформация случилась с решеткой Мельцера, оградой Зимнего дворца. Революционные большевики выломали из нее гербы и вензеля и мигом сделали это сооружение одним из самых опасных для города…

Пригарин замолчал. Язык, видать, пересох, столько говорить. Женька очнулся, как ото сна.

— Ты мне водички не подашь, братишка? Вот тут, на тумбочке, кружка моя. — А напившись воды, спросил: