Дмитрий Вересов - Белая ночь

— С сестрой, — неожиданно жестко сказал он, нельзя!

Решительно выходя из подсобки и ударившись плечом о косяк, он услышал ее крикливый, резко изменившийся тон:

— Ах так, да? Смотри, какой гордый. Что ж думаешь, я не вижу, как ты на меня смотришь?

Дай думаю, мальчику жизнь скрашу. А ему — не нравится. Пожалеешь… Гаденыш. Будешь меня век помнить.

— Да уж… Не забуду, — пробормотал он, уже выбегая на лестницу.

— Лариса Алексеевна, ну как можно работать рядом с таким человеком? У меня же жених есть. Что мне ему рассказывать? Что я в подсобку боюсь заходить, потому что санитаров таких набрали, что хоть увольняйся всем составом. Ну что ж это такое? Да гнать таких надо!

Могучая старшая сестра Лариса, с высокой прической из толстых крашенных хной волос, шла по коридору. А рядом приставными шажками, обняв руками чью-то историю болезни, передвигалась сестричка Наташа Муранец.

— Да какое там гнать? Наташа! — сокрушенно вздыхала Лариса Алексеевна. — А кто работать будет? Кому инфарктников перекладывать — тебе с Олей? Да не смеши ты меня! Скажу ему, так и быть. Но и ты веди себя поприличней.

Смотрите, Лариса Алексеевна, — стервозно поджав губы, напирала Наташа, — если вы его оставите, я заявление мигом напишу. Я просто не могу после всего приходить на работу и видеть, что он тут шныряет. У меня руки трясутся — в вену не попасть! Больным же хуже будет. А сестры в каждой больнице нужны.

У меня подружка в больнице Ленина. Им тоже народ нужен. И больница, между прочим, еще получше нашей.

— Наташа, ну чего ты наговариваешь на него, а? — Лариса даже приостановилась и всплеснула руками. — Ведь цела же, невредима!

— Вон синяк какой, смотрите. — Наташа задрала халатик и показала вполне созревший фиолетовый синяк.

— Лапочка моя, так и я тебе такой показать могу… О тумбочку позавчера ударилась.

— Знаете, Лариса Алексеевна, ищите потом сестричек!.. Таких не найдете.

— Да зачем ты ему нужна? Он, вон, пацан еще совсем. Работает как славно. Всем-то ты нужна. Даже с митральными клапанами вставными за тобой бегут и падают. Хоть к кроватям привязывай, ей Богу! А не показалось? Работала бы лучше, да не бегала за санитарами по подсобкам.

— Я не бегала, — со слезами в голосе оскорбление сказала Наташа. — Я его клеенку достать попросила. Сволочь! Не могу. — Она всхлипнула. — И вы его еще защищаете! Ларисочка Алексевна! Придется увольняться теперь из-за санитара какого-то полоумного…

Когда он сел за свою парту, вынул из портфеля учебник английского и тетрадку, ему совершенно отчетливо показалось, что все это уже было. Что точно так же, закрывая наискосок букву Е, уже лежала когда-то тетрадка. И точно так же упала у кого-то на пол линейка, и чья-то рука зашарила под партой. Дежа-вю случались с ним нечасто. Перенервничал. А может, устал.

Он очень хотел увидеть Альбину. Просто посмотреть на нее. Занавесить ее лицом навязчиво выплывающие из подсознания голубенькие глазки. Но ее еще не было. Он специально пришел немного пораньше. Чтобы успеть посмотреть.

Но она в этот день опаздывала.

С Альбиной он не виделся уже несколько дней.

То, что они каждый день встречались в школе, не считалось. С этой недели после уроков она стала ходить на дополнительные занятия по химии. Из двух десятых классов в медицинский собиралось поступать шесть человек. Двое — в педиатрический, четверо в Первый мед. По доброте душевной Татьяна Викторовна решила преподать им химию немного поглубже, чем в школьной программе. И теперь Альбина задерживалась на час.

Ждать ее Женька не мог.

Он сам ничего не успевал. В пять ему надо было уже бежать на работу. Приходил он домой в девять. Оставалось только четыре свободных дня. А вопросов к экзаменам было море. Иногда он впадал в панику, перечитывая их и понимая, что не то, что ответов не знает, но и не понимает, о чем идет речь в вопросах. Этот учебный год промелькнул для него незаметно. А вот так, после всего хорошего, что подарила ему судьба, взять и провалиться на выпускных экзаменах он позволить себе не мог.

Она вошла в класс со звонком. Женьке пришлось подавить в себе неожиданное мерзкое чувство отчаянного страха. Страха, что он может ее потерять. Что она покатится в свою новую институтскую жизнь и даже ждать ее за углом у него не будет никакой возможности, а может быть, и права. И как же тогда жить? Ради кого совершать поступки и преодолевать свои собственные слабости?