Оксана Обухова - Немного страха в холодной воде

Сердце колотилось, словно пойманный в ладони мышонок, в носу щипало, баба Надя смахнула рукой подступающие слезинки и тут же ее отдернула — тонкая сухая пыль разрисовала пальцы черными разводами, теперь, наверное, так же и лицо располосовано…

Вставать не хотелось совершенно. Обида придавила бабушку к земле. Валявшиеся вокруг нее выгоревшие обертки, фантики, газетные обрывки очень соответствовали обстоятельствам, Надежда Прохоровна чувствовала себя разрушенной кучей старого хлама и собиралась уже горько взвыть в полную силу.

Может быть, кто-нибудь услышит бабушку в крапиве, протянет крепкую руку, вытащит из порослей! Может быть, пройдет мимо добрая душа, поднимет, отряхнет…

Но только мухи громко жужжали в потревоженных зарослях.

Надежда Прохоровна приказала себе не распускаться и прекратить сопли, подняться, отряхнуть парадное платье и немного оттереть лицо подолом.

Для ног сгодился лопух, разросшийся у покосившегося забора. Баба Надя сдернула со штакетины чертополоха совершенно непострадавшую шляпку и подумала — как дивно будет смотреться в перепачканном платье, с содранными коленками, но зато в шляпе…

Курам на смех дивная картина. Горожанка, етицкая сила. Приехала. Думала — без нее здесь не обойдутся…

Горькие мысли сбивали ритм шага, Надежда Прохоровна плелась по узкой кривобокой улочке в сторону единственной площади поселка и совершенно не оглядывалась по сторонам — после пережитого страха на нее накатило непривычное тупое равнодушие, и даже топот за спиной не заставил бы сейчас вздрогнуть. Надежда Прохоровна казалась себе древней развалиной, которую забрось в кусты — никто и не вспомнит. Привыкшая к многолюдным московским улицам, она тащилась по пустынной марсианской улице, и тишина — душила. Опускалась на голову знойным душным покрывалом и создавала впечатление космической оторванности от всего.

Куда все люди подевались?

Куда она идет?

Наверное, в обход магазина, за которым устроилась компания разнузданного молодняка…

Так что ж теперь скрываться-то? Дело сделано. Сумочку тиснули, в крапиву запихнули…

Улетая в бурьян, Надежда Прохоровна, бросив взгляд из-под мышки, заметила только ноги в пестрых камуфляжных штанах и высоких шнурованных ботинках.

А кто в эдакую жару способен толстенные ботинки надеть?

Конечно, только молодняк для форсу. Это они сейчас через одного в любую погоду подобные ботинки носят, камуфляжные портки в них заправляют…

Эх, в недобрый час свернула разнаряженная московская бабка в шляпке за деревенский магазин! Попалась на глаза подогретому пивом молодняку, про покупку утюга с глуховатыми бабками громко кудахтала. (Могла бы попросту объявление на грудь повесить «Богатая бабка с деньгой до магазина шлепает».) Неодобрительные комментарии под нос бурчала…

Сама, можно сказать, нарвалась. Дома-то привыкла быть настороже. (Особенно в дни выдачи пенсий, когда ушлые столичные воришки караулят пришедших в магазин для обмена купюр на продукты бабушек.) Сумочку завсегда цепко держала, по сторонам приглядывала, ворун в витринах не ловила…

А тут расслабилась. Разнежилась на природе, рот раззявила.

Эх, горе горькое! В сумочке и телефон, и деньги, и паспорт! Платочек чистый, любимая помада, что Настенька на женский день подарила…

Скупая слезинка скатилась по пыльной щеке, Надежда Прохоровна шмыгнула носом и вышла на прямую линию к центральной площади.

Тут народу было немного побольше: на линии стоял молодцеватый парень в форме сержанта милиции. Копошился в карманах, судя по зажатой в зубах сигарете, разыскивал там зажигалку.

«Неужто впервые за этот день повезло?» — скупо удивилась бабушка Губкина и добавила шагу. Сержант же, увидев потерпевшую, сигарету моментально из губ выдернул.

— Оп-паньки! — воскликнула отчего-то радостно и удивленно.

Надежда Прохоровна подумала, что радость сия вызвана событием: неопознанная городская бабушка, явно перенесшая нападение преступников и тем самыми внесшая разнообразие в тишайшую поселковую жизнь.

Горестная московская сыщица придала лицу скорбное выражение и ходом умирающей лошади потопала к сержанту.

— Какие лю-у-у-ди! — раскинув в стороны руки, еще больше обрадовался милиционер. — Роза собственной персоной!

Горестная сыщица оглянулась — никакой розы за спиной не выросло, сержант воспринял недоуменное оглядывание за попытку убежать и громко крикнул: