Александр Горохов - Наказание

— Иди, Арнольд. Разгружай молоко, — сдержанно сказала Валентина. — Завтра выйдешь в другую смену, поменяю я тебе напарника.

Через четверть часа Борис и Валентина Станиславовна сидели у нее в кабинете, и она вертела в руках непочатую бутылку водки.

— Может все-таки немного примешь на грудь? Успокоишься. У тебя ж руки-ноги трясутся.

— Да боюсь я пить на работе, — тоскливо ответил Борис. — Войдешь во вкус, потом не отлепишься. Еще два часа вкалывать, молоко принять, и рыбу, кажется, обещали…

— Управятся без тебя, — ответила Валентина. — Полоумный ты все-таки, Боря. Так нельзя. А рубщику мяса почему третьего дня нос расквасил?

— Да хотя бы за то, что он — рубщик мяса! Всю эту сволочь, которая греется при продуктах и алкоголе, всю обслугу и сервис этот богомерзкий надо расстреливать через несколько лет работы, без суда! У любого причин и поводов верняком накопилось для казни.

Валентина лукаво засмеялась.

— Тогда начинай с меня! Это торговля, Борис. В нашей системе, будь она государственная или частная, во веки веков воровали, воруют и воровать будут.

В дверь кабинета постучали. Валентина разрешила войти и слегка опешила, когда в кабинет вошла девица в платье из мешковины, перепоясанная веревкой и на высоких каблуках. В руках она несла сумку и термос. Вежливо кивнула Валентине, поставила на стол термос и сноровисто принялась вынимать из сумки тарелочки и сервировку к завтраку: чашку, пиалу с творогом, два вареных яйца и овощи.

— Это… что? — ошалело спросила Валентина.

— Мой завтрак, — буркнул Борис.

— Про завтрак ясно! А это кто?

— Моя рабыня.

Валентина присмотрелась.

— А что она молчит? Немая?

— Нет.

— Так что ж не говорит-то?

— Надоели мне болтающие. Пусть хоть одна помолчит.

— Ясно, — подытожила Валентина. — Сам на голову покалеченный и вокруг себя таких же собрал. А тряпочка на ней откуда такая? Это что, последний крик моды?

— Да, — заверил Борис, — от Диора.

— Тогда, Борис, — сказала Валентина озабоченно, — придется нам с тобой вести учет мешков из-под сахара и муки. Разворуют так, что останемся без тары.

В этот момент в кабинет без стука вошли решительным и твердым шагом два милиционера. Младший лейтенант и рядовой. Из-за их спин заблажил на высоких тонах Арнольдик:

— Вот он! Вот, сидит и в ус не дует! Убийца!

— Доброе утро, — строго сказал лейтенант. — Кто будет Борис Хромов?

— Я, конечно, — Борис поднялся со стула.

— Он, он, уже сознается! Колется! — сладострастно завизжал Арнольдик.

— Пройдемте, — уверенно сказал лейтенант — Надо разобраться.

— В чем? — глухо спросил Борис.

— В покушении. На жизнь Арнольда Николаева.

— Подожди, Василий, — твердо заявила Валентина. — Мне это не с руки. Какое покушение? Кто и на кого?

— Вы, Валентина Станиславовна, разве не видели покушения? — слегка удивился лейтенант.

— Какого покушения? — вытаращила глаза Валентина.

— Продали, продали меня, Валентина Станиславовна! — ударился в слезу Арнольдик. — Два года на вас горбину ломал не на страх, а на совесть! Два года верой и правдой!

— Я ничего не видела, — не глядя на него, ответила Валентина.

— А вы? — неуверенно обратился к Инне лейтенант, заинтересовавшийся не столько ее личиком, сколько одежонкой.

— Она глухонемая, — быстро вставила Валентина. — Только что вошла. Принесла завтрак.

— Ага. Хорошо. То есть не совсем, если есть заявление пострадавшего, мы должны реагировать. Надо составить протокол.

— Арнольд! — Валентина повернулась к грузчику. — Пошел вон!

И когда он исчез, вынула из сейфа и поставила на стол нераспечатанную бутылку водки.

— Ну, протокол, так протокол. Будем составлять.

— Валентина Станиславовна, Валентина Станиславовна, — сокрушенно сказал лейтенант и снял фуражку. — Удалая вы женщина, но смотрите, чтоб по совокупности своей неосторожности вы не превысили порог безопасности!

— Все под Богом ходим, — ответила она. — Боря, поделись закуской.

Стены кафе сотрясались от усердия оркестра. Музыканты, пренебрегая мелодичностью, набирали в ритме и громкости. На круглой и тесной танцплощадке, в дыму и криках, умирали в экстазе полторы дюжины танцующих.

Кафе было маленьким, зато с большими ценами. По вечерам оно заполнялось характерной публикой, оставляющей перед входом свои автомобили, преимущественно иностранного образца. Половина парней в зале были коротко пострижены, в коже, корчили из себя «крутых». Отвратная, в общем-то, публика, но этот гадюшник был совсем недалеко от дома двух друзей, так что добираться до кровати было несложно, в каком бы состоянии они ни возвращались.