Александр Горохов - Наказание

Одним рывком Яна Петровича выдернули из машины и за долю секунды распластали на земле лицом вниз.

В горячке захвата грабителя прихватили и обоих мальчишек — те сдуру пытались бежать, чем и привлекли к себе внимание, если не как исполнители акции, то как свидетели.

В пятидесяти шагах от места происшествия Борис упал за кустами на землю и от хохота не мог перевести дыхания.

— Аркадий, его сейчас не в следственный изолятор, а прямо в сумасшедший дом или в цирк повезут!.. И самое-то забавное, Аркадий, что идиот не он, а мы с тобой! Ну кто такого кретина будет судить за вооруженное ограбление?!

— Ничего, — спокойно возразил Аркадий. — Гангстера из Яна Петровича, понятно, не получилось, да и не могло получиться… Но в бандитской шкуре он побывал. И запросто его не отпустят. Покукует еще в камере. С него и этого на всю жизнь достаточно.

Борис оборвал смех и поднялся с земли.

— И это — все? Вся наша с ним расплата?

— Достаточно. Ничего другого он и не достоин. Пошли.

Через пару минут Яна Петровича поместили на заднем сиденье милицейских «жигулей», и два здоровяка плотно зажали его своими железными плечами. Ни вздохнуть, ни охнуть. Но по лицу Яна Петровича бродила такая счастливая улыбка облегчения, что один богатырь из группы захвата глянул на него очень подозрительно.

— Поехали быстрей! — попросил Ян Петрович.

Портфель с добычей лежал у него на коленях.

Через минуту на месте схватки остались только разбитые зеленые «жигули» под охраной сержанта-милиционера.

Ближе к вечеру, без четверти семь, в квартире Аркадия зазвонил телефон. Людмила ждала этого звонка, сидела у аппарата и тотчас сняла трубку.

— Вика, это ты?.. Уже освободилась?.. Очень хорошо, подъезжай на своей тачке, я тебя жду… Да нет, какой там багаж! Всего два чемодана и сумка… Нет, Вовку я уже днем отвезла к матери. Хорошо, через двадцать минут я спускаюсь.

Аркадий сидел в кресле у окна с прилепленной к губам застывшей улыбкой.

Между ним и Людмилой стояли на полу упакованные чемоданы и сумка.

В общем-то все уже было сказано, да и без слов понятно.

— Ты знаешь, — без боли и осуждения произнес Аркадий, — у нас с тобой всегда все было непонятно и зыбко. Непонятно, почему поженились. Непонятно, почему завели ребенка. Непонятно, почему ты уходишь. Абсолютно непонятно.

— Прекрати, — равнодушно ответила она. — Ты давно прекрасно знаешь, что отец Вовки — Ричард.

— Ну и что? — он пожал плечами. — Ричарда уже нет. И никем, как я понимаю, ты его не заменишь. А Вовка начал ко мне привыкать.

— Не в этом дело. Мы с тобой не живем, а тлеем. Это я могу делать и одна.

— Опять что-то непонятно.

Она присела на чемодан, озабоченно посмотрела на свои ногти, откусила заусенец.

— Раньше в нашей жизни была идея. Была борьба, цель. Пусть из-за нее вас осудили. Но ты вернулся другой. От тебя осталась одна оболочка. Чтобы чем-то заполнить ее, ты пытаешься отомстить жалким, ничтожным людям.

— Прости, какая у нас была борьба? Какая идея?

— Борьба и идея, носителем которых был Ричард.

Он помолчал.

— Не хочется говорить о покойном ни плохо, ни хорошо. Он был мой друг. Но уж если зашел такой разговор, скажи прямо: он был законченный фашист по своим убеждениям. Фашист и расист. И когда оказался на нарах среди простых людей разных национальностей, вероисповеданий, когда увидел, что в этой среде ничем не отличается, что его кровь ничем не лучше, а то и хуже других, то и повесился. Вот как я понимаю его поступок.

— Он боролся! — выкрикнула она. — И продолжал бы бороться, если бы вернулся.

— Но не вернулся, не так ли? А что касается борьбы, ты тоже ошибаешься. Да, какие-то смутные идейки Ричард пытался протолкнуть в наш журнал. Но Люда! Виктор Львович Ломакин пустил его на продажу, продавал на Арбате и на всех рыночных развалах из-под полы совсем не как политическое издание! Виктор Львович устроил на этом журнале хороший бизнес, продавал как клубничку, а статейки Ричарда большей частью вырывал! Мы торговали голыми задницами и гениталиями, а вовсе не вашими патриотическими идеями. И на следствии, и на суде никто про эти идеи даже не говорил!

— Но все знали, о чем шла речь! — крикнула она.

— Да чушь это! Мы сами признали свою вину.

— Потому что уже тогда продали Ричарда и продаете сейчас! Если все так, как ты говоришь, за что же вы сейчас мстите?

— У нас простая человеческая месть, без высокой идеи. По литературной аналогии, скажем, это месть графа Монте-Кристо своим врагам, прости уж за пошлость.