Александр Горохов - Аферисты - Славные времена

Александр ГОРОХОВ

Аферисты - Славные времена

повесть

глава 1

Скорее всего сказался возраст - пятьдесят восемь лет не тот период расцвета всех духовных и физических сил, чтоб быстро и правильно среагировать на испуганный крик женщины:

- Ой, муж вернулся! Что будет?!

Прежней, молодой реакции на ситуацию - не было. Но тем не менее, Альфред Викторович Комаровский суетливо выскочил из постели, заметался по спальне, накинул шелковый халат Нины и традиционно бросился к окну, что было решением выздорным и лишенным смысла спальня располагалась, на втором, очень высоком этаже особняка и, без риска переломать ноги, вниз никак не спрыгнешь.

А муж уже миновал калитку, оставив свой желтый "мерседес" на темной улице поселка, прошел к крыльцу и грохнул входными дверьми. Следом за ним двигался и его телохранитель, легкий в поступи, гибкий парень, напряженный и настороженный от пяток до макушки - нежданное возвращение хозяина домой из командировки момент для охраны всегда достаточно ответственный и непредсказуемый.

Высокое благородство натуры Альфреда Викторовича удерживало его от великого соблазна быстренько нырнуть под кровать или забраться в полированный платяной шкаф. Но тяжелые шаги уже скрипели на деревянных ступенях лестницы и хотя бы какие-то меры к обороне следовало предпринять.

- Нина, ты где?! - прозвучал с лестницы трубный голос мужа.

Молодая женщина, не одеваясь, с визгом ринулась в ванную комнату и В тот момент, когда бизнесмен распахнул двери в оскверненную супружескую спальню - Альфред Викторович опустил пальцы на клавиатуру инструмента и взял первые, уверенные аккорды "Лунной сонаты" бессмертного Людвига Ван Бетховена. Строго говоря, кроме этих первых нескольких тактов сонаты Альфред Викторович более ничего исполнить не мог. Следует признать, ни на одном из музыкальных инструментов он вообще играть не умел, если не считать детский барабан за инструмент. Но весь вид его у фортепиано был столь одухотворенным и возвышенным, что со стороны казалось, будто за этим занятием он и проводил весь вечер - скажем так: с девяти часов до второго часа пополуночи. Теперь эта лирика должна была присечся внезапным появлением бизнесмена Чуракова.

Альфред Викторович отчаяно паниковал и никак не мог понять, отчего ревнивый муж вместо того, чтобы до конца недели заниматься делами своего бизнеса в Египте, объявился дома в столь поздний и крайне неурочный ночной час.

Альфред Викторович уже в пятый раз сыграл разученные им первые такты сонаты, когда дверь в каминный зал неторопливо приоткрылась и бизнесмен Федор Михайлович Чураков, слегка опаленный египетским солнцем, застыл на пороге. Весь вид этого тридцатилетнего атлета, без шеи, с руками до колен и плечами штангиста ничего хорошего не предвещал. Одет он был в смокинг, при галстуке "бабочке" и лакированных туфлях - прямо из казино города Каира, получалось, прибыл. Лицо его явно не блистало повышенной интеллектуальностью и он был не настолько утончен, чтобы заслушаться музицированием Альфреда Викторовича. А главное - категорически отказывался верить, что седеющий красавец в чужом халате забрался в отсутствие хозяина к нему на виллу, только затем, чтобы предаваться изысканным наслаждениям за антикварным инструментом.

Чураков терпеливо выждал, пока Альфред Викторович в девятый раз исполнит все те же первые, известные ему такты, а потом окликнул негромко, но очень нехорошим голосом.

- Альф... Свинья... Ты бы лучше сейчас для себя похоронный марш сыграл.

Альфред Викторович вздрогнул, словно его оторвал от молитвы варвар-святотатец, повернулся и сказал рассеяно.

- А-а... Это вы, Федор Михайлович... Добрый вечер. Вы тоже любите Бетховена?

- Люблю. - ответил Чураков. - Еще как люблю, вонючка.

А затем Чураков сделал какие-то поразительные при его фигуре три легких, стремительных скачка и в заключительной фазе последнего - его правый кулак врезался точно в горбатый нос Альфреда Викторовича, а когда пианист уже падал, левый кулачище, непризнающего Бетховена в своем доме бизнесмена, - левый кулачище ещё успел подцепить музыканта под челюсть.

Само собой разумеется мелодия прервалась, а исполнитель распластался на ковре без признаков жизни, точнее - какого либо телодвижения и дыхания не отмечалось.

Этот заключительный и грубый аккорд сонаты отметился веселым ржанием от дверей: охранник по имени Ишак таким образом похвалил боевую сноровку своего босса. Длиннорожий, сухопарый Ишак казался вполне законченным балбесом, хотя таковым и не был, отхохотавшись - посоветовал вполне разумно.