Ольга Володарская - Каждый день как последний

— А если тебя засадят на пару десятков лет? Неужели ты будешь счастлив только из-за того, что станешь знаменитым?

— Ты не забыл, что у меня есть деньги? Я найму лучших адвокатов. Все повесят на Дельфию. А я… Я рассчитываю вообще условным сроком отделаться.

— Ради чего все? Ради пиара, что ли? Я не понимаю…

И тут лицо Кена изменилось. Стало светлым, открытым, даже одухотворенным, как у монаха на мессе.

— Ради бабушки, — сказал он и улыбнулся лучисто.

— Но она умерла.

— И что? Ты разве не веришь в бессмертие души?

— А ты веришь?

— Да.

— Странно это слышать от убийцы. Значит, свою душу тебе не жаль?

— У меня свои представления о грехах и их последствиях. Бабушка моя была несчастна долгие годы из-за того, что убийцы ее сына не получили по заслугам. Я решил упокоить ее душу. — Он указал на портрет в траурной рамке, что стоял за стеклом стенки. — Вот он, мой дядя Валера, помнишь его?

— Смутно.

— Странно, с твоей-то феноменальной, как ты уверял, памятью забыть того, кто по твоей вине погиб?

— По моей?

— Правильнее будет сказать, и по твоей тоже. — Кен взял фотографию, протер ее. — Этот портрет стал падать каждую ночь ровно в двенадцать, начиная со дня бабушкиной смерти. А как я начал осуществление своего плана, прекратил. И свеча церковная, что горела возле бабушкиной фотографии, коптить перестала. А до этого пламя такое вытворяло! И дым его всегда к Валериному портрету тянулся. А еще бабушка снилась мне постоянно. Все плакала да по волосам меня гладила, как раньше, когда я маленьким был. Только тогда она успокаивалась. Она и отца прибрала к себе, потому что плохо ей было.

— Ты испугался, что за ними последуешь ты, и решил мстить за дядю?

— Нет, страха не было. Только желание упокоить ее душу.

— Я тебе не верю!

— Нет?

— Ты слишком нормален, чтоб замыслить убийство семи человек ради столь эфемерной цели.

— Так были же еще и практические. Отмщение — толчок. Даже не знаю, как тебе, технарю, объяснить. Есть такое понятие, как вдохновение!

— Я слышал, — с сарказмом проговорил Паша.

— Оно как дымка, понимаешь? Что-то витает в воздухе. Ухватишь это что-то — получишь идею. Нет — она ускользнет от тебя. Так и тут… Я ухватил! И понял: это мой шанс! — Кен уселся на кресло, закинул ногу на ногу. Жестом пригласил гостей последовать его примеру. Но Паша и Дина остались стоять. — Первое, мне было скучно и одиноко. Второе, я хотел кардинально изменить род деятельности. Банковское дело меня никогда не увлекало, просто я с ним неплохо справлялся. И тут… идея! Я понял, как должен действовать, чтобы упокоить бабушкину душу, развлечь себя, почувствовать с кем-то единение и найти себя в литературе. Написать роман, что станет бестселлером, на основе реальных событий… Событий, пережитых нами, друзья. Так что и вы, если подсуетитесь, получите свою долю славы.

— Обойдемся, — сухо произнес Паша. — Я понял про все, кроме одного. О единении с кем ты говорил?

— С Дельфией, конечно. Это единственный человек, который любил меня почти так же сильно, как бабушка. Она, кстати, походила на нее чем-то. Не внешне, нет. Суровостью, пронизывающим взглядом, мощнейшей энергетикой и глубоко запрятанной, но безграничной нежностью. Это меня и привлекло в ней. Я на самом деле был в ее магазине. Зашел за маслом. Она стояла за прилавком. Мы разговорились. Я подумал, что ей лет семьдесят. И сказал, что она очень похожа на женщину, которую я любил больше всех в своей жизни. Ей это понравилось. Она не знала, что я имею в виду бабушку. Фи-фи рассказала о своем диагнозе чуть позже. Думала, он меня отвратит от нее. А мне, наоборот, любопытно стало. До этого были у меня женщины с молодыми телами и душами старых шлюх. А тут все наоборот. Мы стали любовниками.

— Она тебе нравилась как женщина? — впервые заговорила Дина.

— Да, нравилась. Конечно, ее тело… Оно меня смущало первое время. Я все же не геронтофил. Но потом перестал замечать изъяны. Да, она мне нравилась. Но и только. Дельфия же в меня втюрилась. Что неудивительно, ведь я приложил к этому все усилия. К тому моменту я уже имел идею. И не только идею, а наброски плана. И понимал, что мне нужен сообщник, но такой, который умрет за меня. А ей умереть не страшно — ее дни сочтены.

— Сколько же ты потратил денег на осуществление своего плана?

— Много. Но я не мелочился. Усилий потратил больше. На одного тебя, Паша, сколько ушло. И мы не надеялись на успех. Ты скакал по всему миру, мы отслеживали твои передвижения только по открыткам, которые ты присылал матери и жене. Посылали телеграммы и письма, но они до тебя не доходили. Я уже хотел использовать твою дочь.